Хёвдинг Нормандии. Эмма, королева двух королей - Страница 72

Теперь улыбнулась и Эмма. Вот он, вызов самой судьбы: ей предстоит произвести на свет наследника английского престола, связанного узами крови с нормандским герцогским домом! Ричард и его брат — достойные предки, не хуже французского короля… Не оказались бы они только столь же вероломными.

— Предположим, я рожу Этельреду сына, — подвела итог Эмма, и улыбка ее поблекла.

— Человек предполагает, а Бог располагает, — сердито заметил Роберт. Почувствовав себя на вторых ролях, он поспешил пригасить разгоревшиеся амбиции Ричарда и Эммы. — Нам остается уповать, что королю Этельреду отпущена долгая и счастливая жизнь, за время коей может произойти много такого, о чем нам знать не дано. Будем же благодарны Господу за все, что ниспошлет Он!

Произойти же, по мнению Роберта, может, например, то, что король Этельред все-таки обещания не сдержит. Может статься, лет через двадцать давняя клятва будет стоить недорого. К тому же королей в Англии выбирают. Тамошние ярлы и епископы, когда дело дойдет до выбора, станут думать собственной головой. Или король в какой-то момент прикажет, чтобы никто не смел влезать в его политику. Все, как говорится, в руце Божией. И Ричард тоже, возможно, не станет рисковать, настаивая на исполнении означенного пункта брачного контракта. Роберт весьма хотел, разумеется, чтобы пункт был бы все-таки внесен, но неужели мы sub rosa не согласимся, что непросто давать столь обязывающие обещания касательно дел, в коих столь много неизвестного или гипотетического?

Архиепископ под конец и сам запутался в собственной длинной речи и отер поручем потный лоб.

— In summa, — закончил он, — ответим Эмме словами Писания: «Не надейтесь на князя…»

Уж он знает, что говорит, он, в двадцать лет занявший архиепископский престол благодаря своему отцу, герцогу, хотя канон запрещает даже рукоположение в священники до тридцати лет… Эмме показалось, что тут Роберт дал маху: получается, с одной стороны, грядущее в «в руце Божией», а с другой, зависит от «сильных мира сего». Если только не толковать его речи в том смысле, что Господь руководит сердцем «сильного».

— Я все же настаиваю на этом требовании, — неожиданно заявила она.

Ричард поспешно кивнул, он, кажется, был доволен.

— Предостережения Роберта небезосновательны: король Этельред несомненно считает, что всякой клятве есть предел. А что до Витана — да-да, по-английски так именуется «большой королевский совет», формально избирающий короля, — то многое в его дальнейших решениях зависит от того, сколь верно Эмма понимает и собирается отстаивать собственные интересы.

Фраза показалась Эмме такой путаной, что она поначалу даже не поняла: по-видимому, Ричард хотел сказать, что все будет зависеть от того, будет ли Эмма хорошо себя вести. Но не успел гневный ответ слететь у нее с языка, как Ричард поднялся и объявил, что на сегодня довольно. Герцог ударил в медный треугольник, висевший у окна; тотчас слуга распахнул двери перед Эммой, и ей пришлось оставаться при своих возражениях. Вот что приходится терпеть — тебя выпроваживают от родного брата, и ты не вправе войти и выйти, когда самой заблагорассудится!

* * *

Казалось, маму Гуннор ничуть не задело, что совет проходил без нее. И она совершенно не жалела Эмму, которой предстояло уехать так далеко от дома! Что ж, Гуннор и сама приехала из Дании и считает, как и ее сыновья, что Англия — это совсем близко.

Вместе нашли они в библиотеке карту, чтобы на ней все отыскать и все измерить. Вот Лондон. Вот Винчестер, главная резиденция короля.

— Вот смотри, — говорила Гуннор, — от Винчестера совсем немного миль до побережья. А оттуда до Фекана можно переплыть под парусом за один день. Ты сможешь нас время от времени навещать.

Но узнав об одиннадцати будущих пасынках и падчерицах, Гуннор покачала головой, посерьезнела. Потом, махнув рукой, произнесла:

— Ладно, Господь дает ношу, Господь даст и сил ее нести. Если что — выдержишь. Боюсь только, ты будешь с ними держаться чересчур вызывающе. Горечь надо бы подслащивать медом — иначе лекарство не проглотить.

Эмма рассмеялась. У мамы такой веселый вид, она и сама — великая мастерица подслащивать пилюлю, и именно поэтому ее строгость никому не обидна. Вот без кого Эмме будет действительно тяжело.

— Мама, ты должна мне обещать, что будешь приезжать ко мне, — жалобно попросила дочь, вовсе даже не вызывающе.

Гуннор ответила, что вдовствующей герцогине, избавившейся наконец за возрастом от месячных затруднений, это будет проще, чем кому-либо другому, и она, конечно, как-нибудь приедет в Англию. Если она там понадобится.

Эмма ощутила даже разочарование — мать отпускает ее так беспечно. Похоже, Гуннор рада сбыть ее с рук. Неужто с Эммой столько хлопот? Гуннор, поняв чувства дочери, ответила жестко:

— Разве я должна заплакать? Что ж, я плакала не раз, но так, чтобы ты не могла видеть моих слез. Дети больше всего огорчают нас тем, что вырастают и становятся взрослыми. А больше всего радуют, когда вырастают и за них не нужно больше беспокоиться. Но так продолжается только, пока не пошли внуки!

— Да, правда, — вздохнула Эмма. — Мои братья надеются, что я рожу Англии наследника. А я уже боюсь того, что случится прежде…

— Не болтай глупости, — резко оборвала Гуннор, — разве стала бы я говорить с тобой, не будь у тебя поводов для беспокойства? Доверься природе, но помоги ей капельку, если король сам не понимает. Но он ведь сделал уже, по меньшей мере, одиннадцать детей, так что растеряться не должен. Ты ведь не забыла моих советов?