Хёвдинг Нормандии. Эмма, королева двух королей - Страница 73

— Нет-нет, — поспешно ответила Эмма, почувствовав, что краснеет.

Она помнила, чему ее учили, но все это как-то не особенно ей нравилось. Если все и вправду так, если объятия мужчины и женщины и вправду благословенны, как уверяет Гуннор, тогда зачем «природе» помощь?

Гуннор мигом угадала сомнения дочери и крепко обняла ее. Теперь она по-настоящему плакала, хоть сама же и говорила, что Эмма не должна этого видеть.

— Эмма, я хорошо понимаю, что мне было много легче, чем тебе. Мне пришелся по сердцу мужчина, полюбивший меня. Как мечтала я, чтобы и ты смогла последовать зову собственного сердца… Но — немногим это выпадает, и всех меньше — государевым дочерям. Ныне должно нам быть благодарными, что ты не успела еще отдать свое сердце какому-нибудь другому человеку, ведь нет же? Нет, я уверена, нет, нет… Но, Эмма, многим и любовь, и влечение открываются лишь в замужестве. Вот увидишь: полдюжины «Ave» и фунт любопытства — и от твоей невинности и следа не останется. Ты же такая страстная наездница!

Эмма снова засмеялась: надо же, какой у мамы ход мыслей! Последние слова, впрочем, навели ее еще на одно соображение:

— Дитте я заберу с собой в Англию. И кошку.

— Разумеется, — ответила Гуннор, снова отгоняя печаль. — Так отправляйся же в Англию и будь королевой! У меня еще никогда не было дочки-королевы, так что и мне все будет внове!

Понемногу, шаг за шагом осваивалась Эмма со своим новым статусом, покуда ее сестры и подруги радовались, хоть и не без зависти, узнав о нем. А еще она увидела теперь в новом свете и Руан, и всю Нормандию и поняла, наконец, что она утратит.

Сену, зеленые волны прибоя у скал, прославленные дворцы и соборы Руана, церковь в Фекане. Верховые прогулки и запах конюшни.

Братьев и сестер. Их детей. И главное — дом ее детства, со всеми его ароматами, со всеми закоулками и воспоминаниями.

Она прощалась с каждым из них, день за днем, и со всеми вместе. Немножко поплакала над каждым памятным уголком, над каждой всплывшей в памяти картиной, поняв, наконец, как больно взрослеть. Ей-то казалось, что она давным-давно взрослая!

Когда делалось так невыносимо, что впору было раскаяться в данном братьям согласии, она спешила к Дитте, ища утешения, прижималась к ее верной груди. Дитте вздыхала, будто беспокоилась за свой переезд в Англию. Эмма тоже беспокоилась, удастся ли управиться с гривастой подружкой. Говорят, на кораблях лошадей спутывают и заваливают на спину. Как же, наверное, испугается Дитте! А качка? Лошадей, вероятно, тошнит от морской болезни, так же, как людей. Наверняка. Эмма дала себе слово сидеть всю дорогу рядом с Дитте, держа ее голову у себя на коленях, и гладить ее, похлопывать по шее и успокаивать. А что если затошнит и ее, Эмму?

Эта тревога пересиливала даже страх перед объятиями короля.

И однажды в конце зимы Эмма поняла, что уже достаточно оплакала свою юность и вполне распрощалась с Нормандией. Теперь ее чувства до краев переполнялись предвкушением будущего, раздумьями и ожиданиями: как станет она строить собственную жизнь и что сумеет осуществить.

Все это время она вместе с монахом, знающим датский, успешно коверкала мудреное наречие, именуемое английским языком. И время пролетело слишком незаметно.

Буйная весна расцвела в Нормандии, снова наполнив душу тоской и печалью. Но монах по имени Йенс уверял, что природа в Южной Англии такая же, как в Нормандии. Почти. Эмма там быстро освоится. Хотя кое-чего тут, конечно, больше: он и сам будет тосковать по прекрасным зданиям и скульптурам, созданным руками нормандцев.

Глава 3

Весной 1002 года, по прошествии Великого поста, король Этельред Английский привез из Нормандии юную невесту. Для переправы через Английский канал лучшей погоды нельзя было и представить, так что ни Дитте, ни Эмму не тошнило.

Последнее спокойное мгновение пережила Эмма, глядя на величественные меловые утесы близ Дувра. И вот уже корабль причаливает к берегу, где ее встречает толпа эльдорменов, разодетых в атлас, епископов в митрах, похожих на грибы, а рядом — бесчисленные придворные, аббаты и прочие, с кем еще предстоит познакомиться. Она, оказывается, неплохо подготовилась и знает имена наиглавнейших людей в английском государстве. Но теперь все они слились в единый вязкий поток имен и лиц. Господи, неужели можно когда-нибудь научиться отличать их друг от друга!

Она вдруг оказалась отрезана от своих нормандцев: куда девалась Дитте и кошка, она не знала, и не знал никто. Наконец, разыскав монаха Йенса в сутолоке у карет и лошадей, она облегченно вздохнула. Йенсу удалось пробиться поближе к Эмме, чтобы переводить и подсказывать имена. Йенс все-таки лучше, чем ничего. Но как грустно, что рядом нет никого из родных — теперь, в момент ее торжества! Герцог Ричард потребовал, чтобы англичане оставили в Руане заложника взамен архиепископа Роберта и тех, кто отправился вместе с ним сопровождать Эмму. Но король Этельред не побеспокоился об этой разумной предосторожности, и вместо того, чтобы извиниться и в последний миг попытаться исправить положение, он рассердился и заявил, что никакого заложника не нужно. А если без этого никак нельзя, он-де готов оставить нескольких человек из своей свиты.

Но так как все эти люди оказались низкого происхождения, не имеющие на родине ни имени, ни титула, герцог Ричард расценил предложение короля как оскорбительное и запретил сопровождать Эмму кому-либо из своих домочадцев. Хорошенькое начало «союза» Англии и Нормандии!