Хёвдинг Нормандии. Эмма, королева двух королей - Страница 147

147

Эмма сидела и разглядывала большие руки Торкеля. Неужели, лаская, они могли быть такими нежными… Они перестали ласкать ее, когда она оказалась вдовой — в этом нет ее вины. Уж пусть бы попросил приехать кого-нибудь другого вместо себя! Но его тупая мужская голова, видно, не понимает, сколь верной может быть женщина, подарившая мужчине свое сердце и лоно? Кого он ласкает сейчас?

Вот герцог Ричард дал знак: Торкелю время сообщить о своем деле.

И Торкель обстоятельно излагал мысли и предложения своего господина. Важнейшие мужи Витана уже информированы и не имеют никаких возражений. Если ответ из Руана окажется положительным, полномочные посланники отбудут из Лондона в обычном порядке.

По выражению лица герцога Торкель понял: этого дела тот ожидал меньше всего. Эмма, как обычно, сильно покраснела и, как обычно, проклинала свой предательский румянец. Король Кнут — муж? Законный муж? Скорее, старший ребенок. Сын, которым она бы управляла, наставляла и даже, возможно, любила бы. Да, у нее было много детей от Этельреда, но ни одного из них она так и не смогла полюбить. А управлять ими и наставлять их она могла лишь до тех пор, пока они были маленькими: потом все они выскальзывали из ее рук. Или она сама позволяла другим заиметь власть над ними. Так же она поступила со своими тремя детьми здесь, в Руане. Эдвард и Альфред оказались на воспитании у ее брата Роберта, а Года привязалась к Гуннор. Но она не могла сказать, что все это произошло помимо ее желания. Мучительные воспоминания об Этельреде почти обесцветили ее мысли об этих детях. Хотя она и не оплакивала своего умершего короля, но с его смертью окончилась и ее жизнь. Время, проведенное дома в Руане вдовствующей королевой, было ужасным. Она жила здесь из милости, ощущая гораздо более сильное унижение, чем когда была беженкой. При встречах с Эдвардом она вспоминала лишь о своей неудавшейся мечте сделать его наследником английского престола, а потеряв мужа, она потеряла и любовника. Так и не получив законного наследства.

Она слышала разговоры о том, что у некоторых народов есть традиция сожжения вдов. Кое-кто из ее предков, вероятно, так и закончил свой жизненный путь; иногда ей хотелось, чтобы этот обычай продолжал бытовать и в Англии.

Ее братья даже и не думали выдавать ее замуж, а возможных претендентов, обращавшихся непосредственно к ней самой, она отвергала. Да и иначе быть не могло, даже год траура по поводу кончины Этельреда еще не закончился.

О чем же она думала до того, как погрузилась в эти печальные воспоминания? Пожалуй, о Кнуте, о своем старшем ребенке. Смешная мысль. Ведь Кнут, должно быть, всего лет на десять младше ее; когда она в тот короткий и единственный раз встретила его в Лондоне, она заметила, что имеет власть над ним.

Сначала он, конечно, перечил и упорно не соглашался, но только, чтобы подчеркнуть, мол, он уже взрослый, а потом стал слушаться ее. Как мать? Нет, не только. Она поняла: ока притягивает его как женщина. К подобному она, правда, была уже привычна и все же, пожалуй, не ожидала этого от столь молодого человека?

А он ее привлекает? До сих пор она еще никогда не спрашивала себя об этом, просто не к чему было. К тому же при их встрече в Лондоне присутствовал и Торкель. А рядом с Торкелем Кнут был как горящая свечка рядом с солнышком.

Она словно издалека слышала, как братья выясняют у Торкеля все подробности и требуют объяснений.

— Да, это, действительно, новость, — подытожил Ричард. — Но на этот раз, мне кажется, Эмма сама должна решать.

А посмотрев на Эмму, он понял, что она явно не слышала их разговоров. Архиепископ Роберт, сидевший рядом с Эммой, положил ладонь на ее руку и попытался пробудить ее:

— Все это явно надо обдумать и не раз, — обратился он к ней и будто от ее имени добавил: — Нам кажется, тебе нужно время на раздумья. Не так ли, Эмма?

— Нет, — ответила та и посмотрела на Торкеля. — Передай королю Кнуту и его близким мое согласие. Но лишь на определенных условиях. Полагаю, одно из них ты уже сам понял. Из того, что я только что услышала, следует, что говоря о законном праве на английскую корону, Витан объявил всех потомков Этельреда несуществующими, не так ли? В таком случае, именно Витан отказался и от признания права на трон и моего сына Эдварда. Ведь даже Витану неловко раз за разом отказываться от собственных решений. Я вспоминаю сейчас о том, что, как только умер король Свейн, Витан выслал из страны всех датских престолонаследников. А теперь Витан вынужден признать датского короля.

Ричард заерзал. Ему показалась несколько неуместной эта лекция по английской истории.

— Ближе к делу, Эмма, — взмолился он.

— Ладно, я имею в виду лишь одно: возможно, то, что пишет Витан в своих решениях, не так уж важно. Но я все же хочу, чтобы и в брачном контракте, и в протоколах Витана было записано, что право престолонаследия переходит на моих возможных сыновей от Кнута. На этот раз я хочу видеть это записанным черным по белому еще до того, как возвращусь в Англию. Это первое условие. Второе заключается в том, что король Кнут вновь сделает Винчестер главной королевской резиденцией Англии. Я, во всяком случае, буду жить там… Да, затем я предусматриваю следующее: мое право на наследство короля Этельреда будет отрегулировано, и не останется никаких неясностей, поскольку я вновь становлюсь королевой Англии.

Все были потрясены, что Эмма сообразила это так быстро и во всех подробностях, словно бы все продумала заранее.

С восхищением смотрел Ричард на свою сестру. Возможно, она наконец-то получит «власть», ей однажды предсказанную им. Кнут — неотесанный парень со странными желаниями, но он еще очень молод и, возможно, кое-чему научится у этой опытной королевы.

147