Хёвдинг Нормандии. Эмма, королева двух королей - Страница 148

148

— Тогда я предложу своему канцлеру набросать предложения к контракту. Посмотрим, что на это ответит король Кнут, — заявил он решительно. Правда, упрямство Эммы касательно наследственных прав своих детей он не одобрял. Но впрочем, его собственная дипломатия в этом вопросе так часто не срабатывала, что на этот раз он не стал возражать. Лучше уж ему позаботиться, чтобы сыновья Эммы и Этельреда оставались в Нормандии и не попадали в когти Кнута. После всего услышанного, когти эти — не для королевских детей.

Однако он остался доволен неожиданной возможности отделаться от Эммы без необходимости открыто выставлять ее на ярмарку невест. Ведь держать в своем доме вдовствующую королеву не так-то легко…

Ему оставалось лишь надеяться, что держава Кнута окажется более прочной, чем при Этельреде. Иначе ему вновь придется видеть сестру здесь, и притом очень скоро.

Все уже были готовы отправиться к обеденному столу, как молодой Роберт раскрыл свой клювик:

— Кстати, у короля Кнута есть сестра. Эстрид, так, кажется, ее зовут. Не мог бы я посвататься к ней — как бы заодно?

И удивился, почему все рассмеялись.

И случилось так, что Эмма Нормандская возвратилась в Англию спустя пятнадцать лет после того, как вышла замуж за короля Этельреда.

Ее свадьба с Кнутом состоялась уже в июле 1017 года. При коронации, последовавшей за этим, произошло нечто неслыханное: Эмма сама взяла корону из рук архиепископа Люфинга и надела ее на свою голову:

— Я и так уже коронованная королева Англии, — пояснила она. И архиепископ остался доволен.

Одновременно король Кнут выдал свою сестру Эстрид за молодого Роберта из Нормандии. Роберт был удивительным малым. Безумным и набожным одновременно. Когда в молодые годы умер его брат Ричард Третий, не оставив наследников, Роберт волей случая унаследовал нормандское герцогство. Вскоре после случившегося он отправился в паломничество на Святую Землю. Для потомков он остался известен как Robert le Diable и как Robert le Magnifique. Живым он так никогда и не вернулся из Иерусалима.

Через какой-то год Роберт уже устал от Эстрид. И просто-напросто выгнал ее. Опозоренной вернулась она в Англию, а потом и в Данию. Король Кнут, так надеявшийся на альянс с Нормандией, никогда не забывал об этом оскорблении, хотя нормандская семья делала все, чтобы умилостивить его.

* * *

Эмма с радостью принялась за восстановление дворца Вульфсей. На этот раз она разгребла массу старой рухляди времен Этельреда и его женщин и привлекла к работе плотников и декораторов. По мнению Эммы, Вульфсей должен был стать королевским дворцом.

Не будучи по натуре скупым, как Этельред, Кнут позволил ей заниматься всем этим. Хотя и крутил носом, ведь он считал, что столицей страны и важнейшим торговым центром станет Лондон. К толчее и круговерти этого большого города Кнут испытывал пристрастие, которого Эмма не разделяла; а после длительной осады Лондон стал ему дороже зеницы ока. Но вскоре он понял — тесный и ветхий Уордроубский дворец не подойдет для королевской резиденции. И как только у него появились деньги и время, он начал строить новый дворец возле монастыря святого Петра, рядом с Вестминстером, о чем говорилось уже много столетий!

В то же время Кнут питал теплые чувства к месту Винчестера в английской истории и с благодарностью воспринял досель неизвестные ему сведения от Эммы. И держа в памяти короля Альфреда, Кнут без труда присоединился к упрямому желанию Эммы вновь сделать Винчестер главным центром английской культуры. Вновь возвратились сюда монахи и монахини, расцвели школы, а знаменитые художники и вышивальщицы взялись за свои работы, принесшие Англии и всемирную славу, и хорошие доходы.

Первым делом Эмма заказала переписчикам книг в Нью-Минстере изготовить «benedictionale»; она хотела подарить его своему брату, архиепископу Руанскому, в благодарность за заботу о ее сыновьях. Конечно же, ее трое детей оставались в Руане. Многие жалели ее за такое упрямство, но в то же время считали ее ужасной матерью, когда она с радостью отвечала, что детям там будет гораздо лучше. Ведь если честно, она не смогла бы сказать, что скучает по ним…

Возвратившись вновь в Винчестер, она тут же поняла, чего ей так не хватало в годы изгнаний. Она быстро смирилась с тем, что рядом с ней нет Торкеля, но тоска по лугам и болотистым топям вдоль Итчена все усиливалась и усиливалась. Теперь и хитроумно замаскированная купальня с запрудой, которую она сама могла открывать и закрывать, и багрово-красный лен, растущий на площади перед Собором, и золотые лакфиоли на каменной стене вокруг святого Свитуна, все это вновь стало ее!

И все же, только вновь увидев скворцов, она поняла, что здесь она дома и здесь хочет жить и умереть.

Именно здесь, со стены святого Свитуна увидела она их впервые, там, на лугу, в стороне реки. Тогда она не осознавала, что это были скворцы. Просто птицы, выстроившись в восемь длинных шеренг, попискивали и ревностно что-то искали в земле. А когда не находили, последний ряд вдруг поднимался и вновь садился перед самой первой из семи оставшихся шеренг. И так они продолжали, пока основательно не проходили весь луг, Ни дюйма земли не оставляли скворцы не опробованной, и ни дюйм уже проклеванной ими земли не заинтересовывал их вновь. Как эти маленькие птички могли знать, что делать надо именно так? Мудростью, которой могли бы позавидовать люди, они владели как само собой разумеющимся…

Еще одна радость вернулась к Эмме: она вновь обрела общество Эдит. Хотя теперь уже невозможно было вести речь о том, чтобы в Нуннаминстере могли отказать своей самой знаменитой сестре в праве стать постоянной спутницей королевы.

148