Хёвдинг Нормандии. Эмма, королева двух королей - Страница 65

Решимости короля хватало ровным счетом до очередного кошмарного сна. Тогда приходило понимание: напрасно пытаться ожесточить свое сердце. Тогда он ненавидел мать. И тогда вновь появлялся цепенящий ужас: ведь сказано же в Десяти заповедях яснее ясного, почему следует почитать — почитать, а не ненавидеть — отца и мать: «чтобы тебе было хорошо и чтобы продлились дни твои на земле…»

Нет, не будет ему сна, хотя все еще глубокая ночь. Бессмысленно и ложиться — чтобы проснуться снова в холодном поту посреди сбившихся простыней!

— Педро! — кликнул он. Без толку — слуга все так же спал. Король позвал громче — тот же результат. Проклятый холоп! Как его возвысили, андалузского раба, и вот благодарность! А ведь мать предупреждала! Раз в жизни настоял он на своем, осуществил собственную волю! Нет уж, о собачьей преданности говорить явно не приходится!

Он наклонился с кровати, шаря по полу. Где-то тут он поставил башмаки на случай, если понадобится встать и выйти среди ночи. Вот один башмак, вот другой. Он запустил башмаком в дальний угол спальни, откуда доносился храп, и понял, что здорово промахнулся. Второй башмак попал точнее, но Педро не разбудил. Тогда король схватил толстенную книгу с застежками, лежавшую на ночном столике, встал у изголовья и, развернувшись, хорошенько прицелился в черную, как смоль, темноту.

Попал! Педро закричал, запрыгал, как загарпуненный кит, но голос короля перекрыл все:

— Заткнись, окаянный язычник, и немедля принеси свечу. Я желаю вставать! Я все лежал и звал тебя, — но разве тебя дозовешься? Клянусь яйцами святого Кутберта, я продам тебя прежде, чем наступит рассвет!

Педро успел уже выйти в оружейную, чтобы взять огня, и окончания злобной тирады не расслышал. Ожидая, Этельред припомнил последние виденные им цены на рабов: трех коров дают за одного раба женского полу; н-да, за такого, как этот Педро, больше и не получить… Еще вопрос, не упала ли цена — по нынешним-то временам?

* * *

Король Этельред поднялся по узкой лесенке на верхнюю башенную площадку замка Корф. Облокотясь на один из зубцов, он глядел на юг, за море. Ясная луна сияла на юго-востоке, серебря волны. В такую хорошую погоду отсюда видно на многие мили вокруг. В замечательном месте выстроил замок его предок! На вершине мелового холма — непобедимая крепость!

Ветерок с запада чуть ерошил волосы короля, но холодно не было: беличий мех давал желанное тепло. Он чуть наклонился, выглянув из амбразуры: отсюда видна гавань в Пуле, туда катит воды река Корф-ривер, там через нее переброшен мост, уже прозванный в народе мостом святого Эдварда.

Что ему в этом окаянном Корф-Касл — в замке злосчастных воспоминаний! Впрочем, нет, на сей раз он прибыл сюда отнюдь не ради борьбы с тенями минувшего. Дело касалось будущего. Он понял, что на несколько дней придется оставить Винчестер, дабы собраться с мыслями об этом самом будущем.

Разумеется, он не успел еще ничего обдумать, когда прошлое сорвало его с постели, швырнув сюда, к башенным зубцам… Но — довольно пережевывать одно и то же: отныне прочь воспоминания!

Две невзгоды одна за другой поразили короля. Умерла мать, а следом за нею — жена. Одиннадцать осиротевших детей оставила ему Альгива; младшая — совсем еще грудной младенец, чье появление на свет и стоило матери жизни. Старшему, Адельстану, едва стукнуло четырнадцать. Может, и меньше: всегда почему-то трудно припомнить возраст каждого ребенка. Счет по годам тоже не помогал: когда одному из детей исполнялось, скажем, восемь, то разница с предшествующим, ближайшим по старшинству, зачастую оказывалась меньше года. Дети вечно хныкали, что он не помнит их дней рождений. Вот отмечать бы все эти дни заодно с новогодьем!

Да, вот тогда-то, пока длилось скорбное время, епископ Винчестерский Эльфеа улучил подходящий момент и со всякими экивоками впервые намекнул королю, что детям нужна мачеха, а Англии — королева.

Он и сам задумывался на сей предмет. Но не рановато ли заявлять об этом во всеуслышанье? Да и как выбрать супругу в раздираемой усобицами стране, без того, чтобы завистники из других знатных родов не завопили, что-де у короля нынче в милости те, а не другие?

— Не худо бы бросить взгляд за пределы Англии, — советовал епископ. — Я говорю о материке.

— О материке? Где лопочут не по-нашему? Хороша будет мать малым детям!

Епископ повертел свой перстень, знак сана, чуть потускневший от прикладывавшихся к нему бесчисленных губ. Улыбнулся:

— Новый язык нетрудно выучить, особенно тому, кто еще не стар. Английские короли слишком долго сочетались браками с женщинами своей страны. Не всегда это приносило благо. При всем уважении к памяти твоей присноблаженной матушки…

Епископ так и не договорил, но Этельред понял и признал его правоту. Причем в сознание короля закралось кощунственное сомнение: а так ли уж уверен сам епископ, что его покойная матушка заслужила вечное блаженство? Сдается, что в ближайшее время королеве Эльфриде, невзирая на принятое последнее помазание, предстоит все же очистительный пламень…

Этельред, помнится, и сам возразил точно таким же образом, когда мать сказала, что нашла ему подходящую супругу — Альгиву, дочь эрла Мерсии. Этельред не имел понятия ни о самой девице, ни о том, насколько она ему подходит. Но в его душе, истерзанной распрями между кланом матери и родичами матери Эдварда, все восставало против подобного брака: не лучше ли поискать невесту на стороне — хотя бы в Шотландии или Уэльсе?

— Оттуда нечего взять, — оборвала его королева, — и тебе самому следовало бы знать это. Там нет невест, способных приумножить славу нашего дома.