Хёвдинг Нормандии. Эмма, королева двух королей - Страница 64

Наконец, после бесконечных часов ожидания, грянули фанфары. И все псы Корф-Касла залаяли одновременно с охотничьей сворой Эдварда. Он устремился к порогу, чтобы приветствовать брата, но Эльфрида успела вцепиться ему в кушак.

— Остановись немедленно! Мы ведь как-никак принимаем короля Англии и его людей! Не пристало нам бегать, словно деревенщине! Слушай меня: ты будешь стоять возле меня тихо и смирно и вести себя как надлежит настоящему принцу и брату короля!

Пришлось подчиниться; тем временем таны вдовствующей королевы торжественно выступили вперед, дабы приветствовать государя, все еще сидевшего верхом. Виночерпий подал королю заздравный кубок эля, и в тот же миг королева вступила на крыльцо замка в сопровождении юного отпрыска.

Король и королева приветствовали друг друга как подобает; лишь в последний миг оторвался Этельред от разглядывания братниной свиты, вспомнив, что надо поклониться. Не сойдя с коня, принял король кубок, глянул с досадой на мачеху и сказал:

— Мне бы следовало заставить вас сперва самой пригубить кубок, леди Эльфрида, но после охоты такая чертовская жажда, что предосторожностями придется пренебречь!

Почему он так говорит, недоумевал Этельред, и почему он так называл мать. Но больше ничего подумать не успел: кто-то из людей матери ухватил Эдварда за правый локоть. От неожиданности король выронил кубок, и пенный эль выплеснулся на голову коню, от чего тот с перепугу прянул на дыбы. Король попытался высвободить руку, но материн тан, казалось, вцепился намертво.

— Ай, — вскрикнул Эдвард, — ты же мне руку сломаешь!

В тот же миг король, получив слева сокрушительный удар, выпал из седла и повис, застряв одной ногой в стремени.

Того, что происходило потом в этой толчее конных и пеших, Этельреду, зажатому в материнские тиски, было уже не видно. Несколько танов подхватили принца, втащили в замок и закрыли ворота на засов. Впоследствии он узнал, что брата убили у порога его матери и что король отныне — он сам.

Но куда медленнее и тяжелее доходило до него, что все случившееся исподволь подготавливала его собственная мать вместе со своими присными. Имена их он знал, но гнал прочь из памяти.

Хотя Этельреда уже провозгласили королем Англии, но по малолетству ему недоставало власти даже для того, чтобы торжественно предать земле любимого брата Эдварда по христианскому обычаю. Убитого на другой же день зарыли в Уорхэме, не воздав ни единой королевской почести.

Так что, хоть и казалось это оскорбительным и для матери, и для него самого как нового короля, Этельред ощутил даже некое торжество, когда спустя двенадцать месяцев узнал вот что.

Эльдормен Мерсии с дружиной прибыл в Уэссекс и Уорхэм. Там повелел он выкопать тело Эдварда, перевезти в Шафтсбери и похоронить по-королевски.

Вот так юный король получил второе незавидное наследство.

Мало того, что отец его был благочестивый и добрый король Эдгар, чьи законы все превозносили, но никто не исполнял. Теперь и брата его нарекли мучеником и свято почитают.

Бывали дни, а паче того ночи, когда Этельред желал никогда бы вообще не иметь брата. Или самому оказаться на месте Эдварда. Это была как раз такая ночь.

Что толку убеждать себя, что нимало не виновен в горестной судьбе Эдварда? Когда ты сам открываешь Святое Писание на книге Исход, 20, и сам же читаешь сокрушительные слова: «…Я Господь, Бог твой, Бог ревнитель, наказывающий детей за вину отцов до третьего и четвертого рода…»

Получается, всей праведности короля Эдгара не хватит, чтобы «творить милость» своим потомкам и противостоять наказанию?

Содеянное против брата на долгие годы сковало силы Этельреда. Парализовало — тем, что родная мать не позволила ему прийти на помощь Эдварду. Тем, что с годами становилось все яснее: мать вместе со своими родичами хладнокровно подготавливала убийство. Когда он наконец-то вполне осознал, что сделался отныне королем Англии, то не почувствовал ни счастья, ни гордости. Он словно видел свое отражение в бесчисленных обступивших его кривых зеркалах — тайно брошенных взглядов исподлобья: вот идет он, король Этельред, обагривший руки братниной кровью; ценой небывалого в истории англосаксов преступления занял он английский престол.

А у матери и ее прихвостней — свои зеркала наготове. Косо поставленные, они совсем иначе показывают покойного брата: Эдвард-де был плохим королем, и не подрежь они ему крылышки вовремя, его самовластная, грубая натура привела бы Англию к ужасным несчастьям. Подумай об отце, короле Эдгаре! Оба оставили после себя прочный престол, мир в стране и заслуженное уважение соседей. Тем худшим оказался бы их недостойный преемник. Эдвард стал бы английским Калигулой. Будь же благодарен нам, вовремя заметившим, к чему идет дело, и помешавшим свершиться беде. Теперь в твоей власти стать королем добрым и милостивым, могущественным, но справедливым владыкой, который возвратит Англии ее величие времен Альфреда и Эдгара.

Но сам-то он видел иное: как из-за убийства короля один знатный род вставал на другой. Что одни графы не доверяли другим. Что архиепископ Дунстан не допустил к руке его и его мать, — Дунстан, мудрый и почтенный советник его отца и брата. «Если царство разделится в самом себе, не может устоять царство то». Вновь слова Писания, страшно, коли они исполнятся.

Дабы заглушить голос совести, королю со временем пришлось согласиться с хулой, возведенной на Эдварда, быть крутым к тем, кто остался верным памяти убитого, — верным на деле или всего лишь по мнению королевских наушников.