Хёвдинг Нормандии. Эмма, королева двух королей - Страница 196

196

Эмма немножко разозлилась из-за того, что ей не удалось вытянуть из зятя и этих сведений, и теперь она была вынуждена признать, что Кнут знает больше нее. Значит, франконская и салическая династии — одно и то же.

Но как бы там ни было, а свадьба превратилась в фантастический праздник. Император Конрад был сама любезность, но еще больше Эмме понравилась императрица Гизела, родом из Швабии. Дом кишмя кишел королями, королевами и всяческими владыками со всей Европы. Впервые в жизни Эмме довелось встретиться с французским королем, которого тоже звали Генрихом и с которым она состояла в родстве. Она пыталась заполучить на свадьбу кого-нибудь из Руана, но правящий герцог Роберт отправился в крестовый поход и, как говорили, умер где-то недалеко от Иерусалима; к тому же его бы особенно все равно никто не звал. Обещала приехать Года, дочь Эммы, но пришло известие, что ее граф Дре умер в чужой стране — он последовал за герцогом Робертом в Святую землю. Годе пришлось остаться дома в ожидании более точного известия.

Кнютте, бедняжка, остался из-за болезни в Дании. А своих сыновей от Этельреда она даже и не пыталась взять в Бамберг.

Но все и так получилось хорошо! К всеобщему изумлению, приехал ее брат, архиепископ Роберт, несмотря на дальнюю дорогу и преклонные года. Роберт стоял на хорах вместе со всеми благословлявшими прелатами. Может быть, присутствие Роберта было своего рода молчаливым признанием заслуг его друга Торкеля Высокого!..

Теперь они возвращались домой, Кнут, она и Роберт. Они плыли на лодке по Рейну и по пути домой должны были заехать в Кельн и Ахен. И без конца вспоминали Бамберг — «а ты помнишь?..»

Больше всего Эмма поразила та похвала, которую владыки один за другим выражали Кнуту. Неужели он так известен? Но ведь ясно: Кнут был один из самых могущественных монархов Европы. Английская, датская и норвежская короны были его, он считался соправителем Швеции и вдобавок господствовал на обширных территориях южного побережья Балтийского моря. Домой он вез договор с императором Конрадом о том, что граница между датским и немецким королевствами будет проходить по реке Эйдер, а не где-нибудь еще. Это хорошая новость!

А что будет, когда у Гуннхильд и Генриха родится сын? Еще слишком рано об этом думать, но Кнут пробормотал, что когда-нибудь от свадебного вина станет горько: а вдруг в будущем немецкий император захочет «унаследовать» Данию…

— Но придет срок, тогда и будем думать, — засмеялся Кнут. — Я ведь еще не умер, и мои сыновья живы.

«И Кнютте ведь тоже может жениться на какой-нибудь наследнице и стать владыкой ее страны?» — подумала Эмма. Хотя сейчас она с трудом могла представить себе, что это будет за страна. Ведь жениться на дочери Гуннхильд ему нельзя, а у Генриха нет сестер на выданье… К тому же, было бы лучше, если бы они были в расцвете сил, а не совсем уже высохшими.

Всю жизнь Эмма часто думала: была бы мама Гуннор рядом и видела бы все это! И на сей раз в Бамберге она желала бы того же, но теперь это невозможно. Гуннор умерла в 1031 году, ей было за восемьдесят. Эмма получила известие о ее болезни, которая, как полагали, станет ее последней, и поспешила в Руан.

В последнее время Гуннор и в самом деле становилась забывчивой и словно уходила куда-то далеко. Она говорила о Торкеле и благодарила Господа, который так позаботился об Эмме и дал ей такого мужа! Потребовалось немало времени, чтобы мать выбросила эти мысли из головы, но наконец ее сознание прояснилось, и Эмма смогла многое вспомнить и даже повеселиться вместе со своей старой мамой.

Не так весело было, когда старушка во внезапном озарении сказала:

— Не понимаю я моих внуков. Года заслуживает своего имени, а Эдвард и Альфред совсем не умеют держаться на людях. Я не знаю, о чем с ними говорить, когда они приходят навестить меня — если только я не говорю с Эдвардом о святых, а с Альфредом — о собаках!

Эмма почувствовала, что вынуждена согласиться с матерью. Ее дети от Этельреда во все года правления Кнута получали из дома, из Англии, хорошее содержание, и ни в чем не должны были уступать никому в Нормандии. Но ни один из сыновей не добился положения при дворе в Руане и ничем не отличился в стране. Никто из них не завел себе возлюбленную. Эдвард поневоле стал добродетелен и был почти что монахом, только обетов не давал. Почти все время он проводил в монастыре, изучал науки и упражнялся в благочестии. Альфред с удовольствием показывался при дворе и охотился с кузенами и родственниками, но был слишком стеснителен и не имел близких друзей, несмотря на свое добродушие. Казалось, что его настоящие друзья — собаки.

Она не могла немного не посетовать на своих сыновей брату Роберту, но архиепископ воспринял это с обидой, поскольку именно он занимался их воспитанием.

— В твоих сыновьях нет ничего плохого, — рассерженно ответил он. — Они понятливы и вежливы. Эдвард во многом так же сведущ в делах церковных, как и я. Очень жаль, что он никак не может решиться стать человеком Церкви, целиком и полностью. А вот Альфред…

Даже воспитатель не нашелся, что сказать хорошего о своем племяннике.

— Тебе не в чем себя упрекнуть, — поспешила сказать Эмма, — я тебе очень благодарна и обязана. Я только не знаю, как бы Альфред зарабатывал себе на пропитание, если бы не поддержка Кнута.

— Он как его отец, — ответил Роберт. — Любит охотиться, как за дичью, так и за женщинами. Так что он должен стать таким же хорошим королем!

Охота за женщинами была для Эммы новостью. Всегда узнаешь что-то новенькое! Нашлась бы какая-нибудь охотница на него самого, чтобы сделать мужчиной.

196