Тяжелой поступью отправился Торкель искать Свейна. И искать его пришлось долго. Сын наложницы прятался, прислушиваясь к приказам ярла Ульфа. Потом он тихонько выбрался из своего убежища в надежде найти более надежное. Он ни за что на свете не хотел уходить от Торкеля!
А Торкель не хотел отпускать от себя Свейна. После нескольких горьких дней, когда Свейн мерялся силой с Торкелем, превратив для него эти дни в ад, Свейн стал настоящим мужчиной. Как только исчезла Альфива, с ним стало можно разговаривать. Торкелю не приходилось наказывать его строго. Сейчас они лучшие друзья. Диковиной было, чтобы Торкелю приходилось повышать голос. Свейн старался делать все, чтобы угодить воспитателю. А тот научил его ходить под парусом, пользоваться легким оружием, и в обоих случаях Свейн показал свои способности. Так что даже приходской священник сумел всерьез заняться обучением мальчика.
Торкель нашел Свейна в ларе с зерном; из зерна виднелся только его нос. Свейну просто не удалось сдержать чих, напавший на него.
— Я не хочу к этому дьяволу Ульфу, — заревел Свейн. — Я убью его.
— Если ты это сделаешь, все падет на меня, — ответил Торкель. — Это покажет лишь, что я не тот, кто смог сделать из тебя человека.
— Но я хотел бы поехать с тобой в Новгород!
— Ты, конечно же, поедешь в Новгород, если попросишь об этом отца.
— Еще один дармоед!
— Ты не должен говорить так о своем отце и короле, — загремел Торкель. — Ты это знаешь. Как, черт возьми, ты сможешь быть полезен своему королю и своей стране, если станешь драть горло, как простой бонд?
Не будь момент столь печален, Торкель рассмеялся бы над новым титулом короля Кнута, только что дарованный ему сыном. Но сейчас сердце его смягчилось, и он понял: без уговоров ему не удастся взять с собой Свейна на корабль Ульфа ярла.
— Свейн, — начал он и почувствовал, как ему изменяет голос. Проклятая старость делает человека плаксивым! — Свейн, мне, как и тебе, жаль, что наши пути расходятся. Я научился любить тебя, и я знаю, что буду радоваться за тебя, когда ты повзрослеешь. Однажды я с гордостью смогу сказать: этот Свейн сын Кнута — мой воспитанник… Доставь мне удовольствие и не дай Ульфу ярлу возможности видеть плаксу, поднимающегося на борт своего корабля. Докажи ему, что идет английский принц — куда более знатного происхождения, чем этот Ульф, — знающий, как вести себя. Вот так!
Свейн вытер нос и глаза, но на Торкеля смотрел задумчиво.
— Но — я все равно не покажу ему, что рад покинуть тебя? Тебе ведь это тоже не доставит удовольствия, а, Торкель?
— Нет, не доставит. Пройди надменно, мол, к этому меня вынудили. Но не цепляйся зря, а то доставишь Ульфу удовольствие применить к тебе силу. Ульф ярл сейчас — наместник твоего отца в Дании, так что покажи ему ровно столько уважения, сколько он потребует, но не больше. Пока сам не поймешь, достоин ли он большего, чем твоего уважения. Я думаю, что он отправит тебя обратно в Англию, и довольно скоро. Возможно, мы…
Торкель готов был сказать, что, возможно они еще встретятся. Ведь он на самом деле был уверен, что весь этот переезд происходит без ведома короля. Но если он станет утешать Свейна надеждами на возвращение в Ледде, то пообещает большее, чем сможет выполнить.
Они крепко обнялись, прямо у ларя с зерном, быстро, по-мужски. Свейн ушел, чтобы проследить за упаковкой своих вещей и больше Торкель его не видел. Он лишь отметил для себя, что остался у него только единственный корабль — ну, если не считать женщин и рабов.
На восходе следующего дня одинокое судно вышло из реки Ледде, воспользовавшись свежим северным ветром, и вскоре уже шло на юг. С тех пор никто не видел Торкеля Высокого и даже ничего не слышал о его жизненном пути.
Вскоре Эмма вернулась в Англию. И безо всяких обиняков рассказала королю обо всем, поскольку имела основания предположить, что Кнут все равно вскоре узнает, как прошли «выборы короля».
Сначала король решил, что Эмма шутит. У королевы, действительно, бывало шутливое настроение, но он его не разделял. И, наконец, поняв, что она говорит серьезно, он не ударил ее, как она, возможно, ожидала, и даже ничего не поломал и не разбил; в гневе своем он стал холодным, как лед.
— Не думаешь ли ты, что у меня есть все основания выгнать тебя за то, что ты сделала?
— Конечно. Но что сделано, то сделано. Кто пострадает больше всего, если ты подымешь переполох? Ты же сам. Вся Дания подымет тебя на смех за то, что ты позволил женщине обвести себя вокруг пальца. А будешь молчать и делать хорошую мину при плохой игре, спасешь свою честь. Кстати, я лишь опередила тебя — ты же при свидетеле объявил, что Кнютте будет королем Дании. Ведь трон Англии ему уже обеспечен…
Они «прогуливались» вверх на холм святого Эгидия, и, воспользовавшись случаем, Эмма рассказала ему всю эту невероятную историю. Слушая ее, король палкой сбивал арнику и репейник, росшие вдоль дороги, как и некогда у Гейнсборо.
— Да, все это вбил в твою голову проклятый Ульф, — рявкнул он и с особой силой рубанул своей палкой. Не ясно было, кому предназначался этот удар; Эмме или Ульфу?
— Совсем нет, дорогой. Ульф к этому не имеет никакого отношения. Перед членами тинга он смог лишь подтвердить, что слышал собственными ушами, как ты сам обещал Кнютте Данию.
— Скоро он об этом пожалеет, если будет и впредь так поступать, — пригрозил король. — Ему не хотелось быть датским наместником. А теперь вот ему кажется, что он король Дании и может делать все, что ему заблагорассудится, даже не извещая меня. И эту змею я пригрел на груди своей…