Хёвдинг Нормандии. Эмма, королева двух королей - Страница 144

144

Таким образом, Кнут сдался: он понял, что без поддержки Церкви ему не стать настоящим королем. Возможно, его будут бояться, но вот уважать?.. Он должен будет уподобиться человеку, удерживающему волка. Как только хватка его ослабеет, волк тут же убежит, и англичане найдут себе другого короля и сплотятся вокруг него. Тогда Этельред был еще жив, и его нечего было бояться, но у него был сын, от которого словно начали расходиться круги по воде и который сплотил вокруг себя своих гордых соотечественников.

Если бы Кнут захотел попытаться выжить этого самого Эдмунда, то ему следовало бы для начала не отставать от него в благочестии… Конечно же, Эдмунд прославился вовсе не благочестием, но все же у него был соответствующий вид и способность поразить окружающих своей свитой из священников и епископов.

Когда, наконец, состоялась конфирмация, епископ Этельнот высказал свои соображения относительно Альфивы и связи с ней Кнута. То, что Кнут заботился о своем потомстве, правильно и справедливо, а также богоугодно, но дети ведь рождены в грехе!

Кнуту трудно было понять это. Наверное, он слушал рассеянно наставления епископа и не осознал, что шестая заповедь касается и его тоже.

Тогда возникал вопрос: как сделать детей законными? В то время они говорили только об одном ребенке, но Кнут знал, что Альф ива беременна.

— Путем брака, — отвечал епископ. — Путем истинного союза, благословляемого Церковью. Тогда это благословение распространится и на рожденного младенца, так что он будет считаться законным.

Примерно так Кнут и понял епископа.

Но потом возникли сложности. Раз Кнут стремился быть признан королем и был коронован по всем правилам, ему как раз и не следовало жениться на Альфиве. Епископ углубился в рассказы о распрях знатных родов в прошлом и настоящем, в которых были замешаны также и родичи Альфивы. Конечно, род этот был знатным и отвечал высоким требованиям англичан, но в самой Англии существовал печальный опыт королевских браков с местной знатью. Поэтому Кнут, как чужестранец и к тому же завоеватель, должен быть особенно осмотрительным и остерегаться презрения и недоверия именно в вопросе о будущей королеве. Кнуту следовало бы просто-напросто «выдвинуться» в глазах англичан, сочетавшись законным браком. Епископ не высказал этого, но Кнут понял его намеки.

Конечно, все это не являлось новостью для Кнута, с тех пор как его отец проявил то же недовольство его связью с Альфивой. И тот факт, что осуждение отца было его последними словами, обращенными к Кнуту, еще больше удручал его. Суд Свейна Вилобородого воспринимался им как завещание. «Пока я жив»… — эта фраза сначала ощущалась как освобождение: теперь я могу делать все, что хочу! Но со временем осуждение выросло в предсказание. Кнут каким-то непостижимым образом ускорил смерть Свейна, и ничто не могло быть несвоевременнее этой смерти.

Однако он продолжал утешаться в объятиях Альфивы. И только потом, после разговоров с епископом Этельнотом, — или епископа с ним, — он наконец уразумел, что о браке с Альфивой даже и думать нечего. А дети… дети оставались «рожденными в грехе».

И хочется — и колется. Как же объяснить это Альфиве? Он едва ли сам мог понять до конца положение дел.

Некоторое из того, что рассказал тогда епископ, Кнут даже и не понял. Альфиве сильно повредило, например, то, что ее мать была взята в плен в Йорке. Кнут даже не успел спросить, в чем же дело: ведь каждая вторая женщина в стране могла считаться обесчещенной в это военное время.

Ему хотелось сказать всхлипывающей Альфиве, что она ведет себя далеко не как королева, ввалившись во дворец и взгромоздив свои грязные сапоги на стол. Она оговаривала своего короля в присутствии слуг, она вела себя как шлюха…

Но его охватили угрызения совести и жалость к ней, и он решил рассказать ей все, как есть и как он сам видел это. Будь что будет: она рассердится не больше, чем уже сердита.

Он едва мог поверить своим ушам: она все поняла!

Кроме того, Альфива сказала, что примерно так и представляла себе все дело. Единственное, в чем она упрекала его, так это в том, что он утаил от нее свои мысли.

— Итак, я останусь твоей наложницей и матерью твоих незаконных детей, — вздохнула она, — если только ты пообещаешь заботиться обо мне. Мои объятия всегда распахнуты для тебя, но теперь я все же поберегусь рожать от тебя детей. И когда-нибудь ты, может, позовешь меня к себе на пир?

Кнут понимал, что он заслужил к себе худшее отношение. Он с облегчением собрался было прилечь рядом с ней на мавританском диване. Но она сочла, что это «не подобает» королю.

Итак, за Альфивой осталось последнее слово. Она собрала себе со стола провизию на дорогу, взяла пса по кличке Кнут и исчезла.

А Кнут смог поведать своему духовнику, епископу Этельноту, что они обо всем договорились с Альфивой. О том же, что они намерены продолжать жить в грехе, он на этот раз умолчал. Напротив, он теперь решился пообещать, что будет добрым правителем. Разумеется, он дал такое обещание еще во время коронации, но перед духовником он сделал тогда оговорку.

— Проси своего Бога, чтобы он дал мне разрешение на несколько месяцев, ибо я должен отрубить головы оставшимся врагам. Когда это будет сделано, ты поймешь, что это было необходимо, — и, надеюсь, Христос тоже.

Епископ тогда застонал, что это ему наказание за грехи — иметь в духовных чадах самого короля; ведь правители созданы особенно жестокосердными. Так было и с царем Давидом. Кнут мало что знал об этом властителе, но решил разузнать о нем побольше.

144