Хёвдинг Нормандии. Эмма, королева двух королей - Страница 59

Могли возникнуть проблемы с французским королем. Вместе с тем, никакой король не мог помешать Юхелю Беранже передать Нормандии свои поместья. Вильгельму стали принадлежать все земли от Фландрии до Нанта, все побережье. Начали выяснять, кто из родственников Полы выступал против. Послали послов, узнали, что все родственники признают Вильгельма. Пола радостно и удовлетворенно сказала сыну:

— Слава Всевышнему! Наконец-то я могу спокойно называть тебя герцогом. И, думаю, ты скоро станешь отцом; я надеюсь, родится мальчик.

Николь забеременела каким-то удивительным образом. Вильгельм только однажды провел с нею несколько часов и никогда больше не приходил. Все произошло так быстро… Она никак не могла поверить, что станет матерью, хотя появились все необходимые признаки. Прошла уже половина положенного срока, все стали считать оставшиеся недели, а Вильгельм все боялся поверить: он не переставал сомневаться в своих мужских способностях…

Однажды ночью, когда все крепко спали, ко мне пришла Пола. Было холодно. Через весь дворец она прошла в легкой ночной рубашке, замерзла и залезла ко мне под одеяло. Нельзя было не понять, как подействовала на меня ее близость. Она посмотрела на меня и нежно обняла.

— Ты не получил заслуженной награды. Я не выполнила своего обещания и готова одарить тебя сейчас. Я ведь вдова. Но ты, может быть, уже не любишь меня?

— Ответ тебе известен, — сказал я.

— Я пришла не только поэтому. Много воды утекло с тех пор, но меня все время мучают воспоминания. Страшная участь постигла принцессу Гислу. Я хочу покаяться. Отпустишь ли ты мне мои грехи? Кроме тебя, я ни с кем не могу поговорить. Но как я могу каяться перед епископом, руки которого в крови?

Моя рука чувствовала тепло ее груди, мягкой, высокой и упругой, как у молодой девушки. Я ощущал, как бьется ее сердце.

— Ну и ну! Ничего не скажешь, ты выбрала весьма диковинное место и чрезвычайно странное время, чтобы поговорить о грехах, — заметил я.

— Дневной свет не выдержит таких разговоров. Тебе, единственному, я доверяю. Ты все знаешь обо мне и терпишь меня. Помоги. Мысли мои, как белка в колесе, беспрестанно бегут по одному и тому же кругу. Может быть, потому, что я старею.

— Да, не даром говорится: когда дьявол состарится, он станет монахом. Что я могу ответить тебе?

Она потрепала мня по щеке.

— Ну а сам-то ты, сам? Разве тебя не мучает совесть?

— Я понял, что Гисла тяжко страдала, и только поэтому у меня, как и у тебя, камень на сердце. Все это так гложет тебя? Не думал. Знаешь, Пола, настало время, узнай правду. Когда я прискакал из Бауэкса в Руан, Гисла без посторонней помощи уже умерла своей естественной ненасильственной смертью. Я много раз пытался рассказать тебе об этом. Ты не хотела слушать и не верила мне. Так вот. Никакого отношения к смерти Гислы я не имею.

Пола замерла и перестала дышать.

— Я никогда не говорил тебе. Это лежит на самом дне моего сердца.

— А что еще припрятано в твоем сердце?

— Моя любовь к тебе. Нет, не только. Это плохой ответ. Слушай: ты думала, я отправился убивать Гислу, а я спешил к епископу Франко. Хотел рассказать ему о наших планах. Вот каким предателем я был. Мне ни до чего не было дела — лишь бы принцесса осталась в живых. И я очень заботился о том, чтобы ничем не запятнать своего имени.

Пола была озадачена, она растерялась, но ненадолго.

— Ага! Так вот почему ты был таким праведником! Не захотел получить награду, которую я тебе предложила. Сколько же в тебе подлости!

«Самый страшный мой грех, — подумал я, — в другом. Я разгласил тайну исповеди, нарушил долг кюре; все, что узнал от повешенных друзей Гислы, рассказал Поле. Тогда она сумела воспользоваться моим клятвоотступничеством, попробовала заставить меня выполнить ее ужасный замысел». Так было, но я промолчал.

У нее возникло новое предположение;

— А может быть, ты поехал к епископу, чтобы уберечь от греха и спасти меня? Хотя это дорого обошлось бы тебе.

Она долго говорила о том, что считает себя виноватой. Она вовлекла меня в свои злые дела. Она никогда не простит себе этого.

Ну вот, снова началось! Ей не стало легче, несмотря на то, что она узнала правду.

Неожиданно и по-женски непоследовательно она сердито спросила;

— Почему ты сразу честно не рассказал мне обо всем?

— Не знаю, может быть, побоялся. И конечно, мне хотелось стать героем в твоих глазах.

— Героем? В моих глазах? У тебя ничего не вышло.

— Конечно. Ты же считаешь, что во мне много подлости. Ты завладела моей волей, мыслями, душой. И моим телом, — сказал я.

— Допустим, я завладела тобой. Но без моей помощи ты никогда не стал бы епископом.

— Скажи еще, что твой сын взял меня в ближайшие советники по твоей милости.

— Нет, он сам тебя выбрал. Ролло из ревности не очень-то обрадовался, а я очень довольна. Вильгельм слишком праведен. Ему необходим такой аморальный советчик, как ты. Он должен иметь более широкий кругозор. Надеюсь, ты будешь ему время от времени напоминать, что он живет в мире, который состоит не из одних праведников и монахов.

— Ты говоришь так, будто он еще до сих пор ничего не узнал. — Я бы хотел ответить по-другому, но не смог. Имела ли она право так плохо думать обо мне? Ишь ты, аморальный советчик! Разве я многократно не доказал свою беззаветную преданность нормандскому дому? Или моя любовь и верность приносила мне какие-нибудь доходы? Была выгодна? Интересно! Она зашевелилась, и я потерял способность рассуждать.