Прошел год, в Нормандии царил мир. Ничто не тревожило короля Карла Простоватого. Ролло сдержал свое слово. Морские разбойники пытались проверить, как охраняется побережье, но затем предпочли не показываться вблизи французских берегов. Команда каждого неизвестного корабля, который не спешил поднять мирный флаг, надолго запоминала то крещение, которое она получала. А над Сеной от одного берега до другого был протянут трос, и никто не мог проплыть по реке, если имел враждебные намерения.
Однако самому королю Карлу жилось не особенно хорошо. Его вассалы, не переставая, воевали между собой: сжигали друг у друга селения и города, иногда в пылу борьбы прихватывали и собственность короля. Ролло и Карл давно стали друзьями, и король много раз просил у Ролло помощи. Всем было известно, что Ролло и его воины постоянно тренируются на большом поле за рекой Андель и все время находятся в прекрасной боевой форме. Поэтому воевать против нормандцев ни у кого не было никакого желания, да это было и бесполезно. Говорили, что Ролло, который заново отстроил Нормандию, похож на великого библейского ветхозаветного героя Неемию, перестроившего стены и соборы Иерусалима. О жизни нормандцев, действительно, можно было сказать словами из «Книги Неемии»: «Они работали и строили одной рукой, а в другой держали оружие».
Междоусобные войны во Франции постепенно угасали, потому что не было ни победителей, ни побежденных, — все одинаково беднели, истощали свои силы и страдали. Никто не выигрывал. Мир был заключен в 911 году, и Нормандия расцвела.
Становление церкви тоже шло своим путем, как и любое другое строительство. Папа римский не спешил возводить соборы там, где еще не наладилась мирная жизнь. Архиепископ Франко состарился. Святой беззубый человек в свои лучшие годы вполне устраивал Ролло, потому что доставлял ему мало хлопот и беспокойства. Теперь можно было только поражаться тому, как Ролло умело управлял, манипулируя именем Франко. Рим смотрел на все это сквозь пальцы. «Ролло — еще не самый худший вариант», — считали в Риме, где несколько знатных семей постоянно боролись за власть, как за церковную, так и за светскую. В то время, когда я жил в Бауэксе, папой римским был Иоанн X. Его сменил Иоанн XI, затем Альберих и, наконец, сын Альбериха, семнадцатилетний Октавиан, которого называли Иоанном XII. К этому времени я уже состарился, и имена и порядковые номера пап римских перестали меня интересовать. Я понял, что папы не умеют выбрать себе красивые имена. Церковь действительно была ведома Святым Духом, если благополучно пережила всех пап римских, всю их борьбу за власть, все их интриги и сумела выстоять. В таких условиях Ролло мог управлять всеми церковными провинциями по своему усмотрению. Немного стратегии, немножко дорогих подарков в нужное время нужному человеку — и все в порядке.
Вам может показаться, что я циничен. Но у меня, как вы понимаете, есть для этого немало оснований. Большую роль в моей жизни сыграл мой учитель Паоло из Прованса. Он открыл передо мной дверь не только в страну церковных учений, законов и обрядов, он помог мне постичь их глубинное значение. Я свободно разбирался в подлинном смысле Священных Писаний. Паоло был мечтателем. Он грезил о прекрасном будущем и во многом напоминал мне свободомыслящего Аврелия Августина с его сочинением «О граде Божьем».
«Подумай, — говорил Паоло, — церковь строит не только видимый мир, — она построит свое собственное мироздание, и краеугольные камни ее строительства будут выше сомнений и критики». Тогда, в отрочестве, я не понимал его. Паоло рассказал мне про старейшую королеву Брюнхильду и про то, как королева Фредегунда погибла за веру, привязанная к двум диким лошадям и разорванная на части. Я поработал в разных библиотеках и прочел десятки книг, прежде чем обнаружил, что мой наставник Паоло был, скорее всего, арианцем и считал Христа не Богом, а просто замечательным человеком. Когда я понял, как глубоко он заблуждался, у меня волосы на голове встали дыбом. Возникло множество неразрешимых вопросов.
Я боролся за то, чтобы построить христианскую церковь в Нормандии на основе подлинной, глубокой веры, но без насилия над человеком. В то же время я знал, что официальные власти меня не поймут и, злоупотребляя своими правами, будут добиваться прежних порядков. Я поселил в Бауэксе монахов, но я, по сути дела, не люблю монастырских порядков. Конечно, кое-кто из монахов или монахинь может стать настоящим верующим человеком, но чаще всего они и хуже, и хитрее живущих в миру кюре или даже простых прихожан. Монастырь — наконечник на церковном копье. К сожалению, наконечник часто бывает ядовит, отравлен фанатизмом и ханжеством. Поэтому я каждый раз благодарил Бога за то, что мой монастырь маленький и в нем не было аббата.
До прихода норманнов почти вся эта земля принадлежала церкви. Монастырь святого Квентина был одним из самых богатых французских монастырей при Карле Великом. Аббаты тогда могли поставить под ружье до ста всадников и более. Но, да простит меня Всевышний, я не хотел для моего монастыря ни больших богатств, ни многих земель. Мои опасения и тревоги имели множество причин. Одна из них — низкая нравственность некоторых священнослужителей. Церковь из моральных побуждений наказывает тех, кто предается порокам. Но преступниками и злодеями чаще всего почему-то оказываются бедняки, нищие или слабые женщины. Признайся, Хейрик, женщины занимали слишком большое место в твоей жизни, и теперь ты заговорил о том, что у тебя болит. Ты ищешь оправдание своей собственной похоти. Да, конечно. Но именно через свой собственный горький опыт я и приблизился к пониманию этой проблемы. Я провел достаточно времени в монастырях среди аббатов, епископов и кюре, многое узнал и увидел.