Хёвдинг Нормандии. Эмма, королева двух королей - Страница 44

Дунштан как-то странно посмотрел на меня. Я заволновался. Он как будто был недоволен. Однако я продолжал.

— А теперь я хотел бы получить рецепт этого замечательного зелья, которое мы назовем твоим именем. «Дунштанское», или «Дунштан-крысомор», или «Святого Дунштана волшебный эликсир». Если не трудно, расскажи, из чего он состоит.

— Мне не трудно, не трудно. Вот посмотри, ионе хитроватой улыбкой поднес к моим глазам этикетку.

— «Вода очищенная», — прочел я.

— Если бы, брат мой, ты вернулся с жалобой, мол, мое средство не действует, может, я и нашел бы какой-нибудь препарат против крыс. Теперь же я не уверен в правдивости твоей истории. Крысы не могли умереть от дистиллированной воды. А отравленное вино, согласись, тоже предназначалось не для них. Ирландскому монаху нельзя полагаться только на Бога, если он хочет выжить, — Дунштан легонько похлопал меня по животу, — тем более среди французских кюре.

— Да я и не француз вовсе, — ответил я удрученно.

— Ах да, ты же с севера. То-то я смотрю ты слишком светловолос для француза. Но ты так хорошо говоришь по латыни, как на севере не говорят. И, пожалуйста, дорогой брат, постарайся, чтобы пока я здесь, никто из твоих ближних не был отравлен. Если я об этом услышу, может случиться, что мне придется поговорить с епископом, и он может задуматься, когда узнает, как ты собирался травить крыс. Зато я теперь буду избегать любого питья и еды из твоих рук. И оставь меня в покое. Так будет лучше.

— Уже лучше, Дунштан Испаряющий, — ответил я. — Испарились, исчезли яко дым, растаяли яко воск от лица огня враги Божии. Ты предостерег меня от смертного греха еще до того, как я на него решился. И я готов встретиться с епископом без твоей помощи.

Он посмотрел мне в глаза, легкая улыбка тронула его тонкие губы, он перекрестил меня.

— Иди с миром! Иногда Господь ведет нас извилистыми путями. Может быть, я приехал сюда из Ирландии только для того, чтобы вернуть кюре на праведный путь. Хотя я думал, что буду выращивать здесь пшеницу.

Я поклонился и вышел. И еще долго во дворе слышал его громкий смех. Теперь я знал, что должен покаяться в том страшном грехе, к которому готов был приблизиться. Как можно было рассчитывать, что я смогу избавиться от принцессы с помощью отравленного вина? А если б этот напиток выпила не она, а сам Ролло? Да, люди больше всего страдают от собственной глупости.

Придется теперь епископу во всем этом разбираться. Самое главное — не позволить Поле совершить непоправимую ошибку. А как дальше жить Гисле? Что станет с Полой? Пусть решает епископ, пусть найдет какой-то сверхъестественно-благополучный выход, пусть он станет «Deus ex machina», «богом из машины», как это бывает в античных трагедиях.

Я решил поехать в Руан и думал, что больше никогда не вернусь в Бауэкс. Поле я ничего не сказал. «Я никогда не увижу ее, — эта мысль убивала во мне все живое. — Никогда не встречусь с Вильгельмом». Я отвязывал лошадь, выводил ее из стойла, а слезы бежали по моему лицу. Я оплакивал свою разбитую жизнь. Конюх смотрел на меня с удивлением. «Если мне повезет, Франко пошлет меня в Свею, — думал я, — там только и место такому грешнику. Я знаю шведский язык; язычники смогут понимать мои проповеди».

На нормандской земле все ярче и веселее разгоралась весна. Звенели, переливались ручьи; просиял, зазеленел лес; зацвели, запестрели луга. Глаза мои были слепы, а сердце глухо. Я ехал через весну, и все ее радостные, ясные и светлые краски сливались для меня в один угрюмый серый цвет. Меня охватило мрачное отчаяние. Я разрыдался. Лошадь пыталась понять, что со мной происходит, повернуть голову и посмотреть на меня, но я гладил ее по шее и торопил скакать дальше. На протяжении всей дороги от Бауэкса до Руана я ни разу не остановился, не ел и не пил и едва не свалился с лошади возле собора на главной площади города. Меня сняли с седла. Когда пришел в себя, я увидел, как епископ остановился возле меня, разводя руками и удивляясь.

— Хейрик?! Ты не в Бауэксе? Здесь у нас неприятности. Большое горе. Несчастная принцесса Гисла умерла несколько часов назад. У меня нет времени разговаривать с тобой. — Не ожидая моего ответа он пошел дальше.

Я побрел за ним, поняв, что епископ идет к Ролло. Кто-то схватил меня за руку и заставил остановиться. Человек, снявший меня с лошади, наверно, подумал, что я не говорю ни на одном принятом здесь языке, — такой у меня был дикий вид. Он показал на лошадь, потом взглянул на меня, потом снова показал на лошадь и, в конце концов, вложил мне в руку уздечку. Я спросил его:

— Ты не знаешь, отчего умерла принцесса?

— Она подавилась, когда ела яблоко.

Я взял за руку этого незнакомца и благодарил его так, словно это он заставил Гислу съесть злополучный фрукт и тем самым сделал меня счастливейшим человеком. Он стал испуганно пятиться, видимо, приняв меня за сумасшедшего. А уж когда я начал смеяться сквозь слезы, рыдать и хохотать одновременно, неизвестный убежал. Я вошел в дом привратника и посчитал необходимым срочно объяснить ему свой радостный вид. Я ударил его по плечу и сказал:

— Можешь ли ты себе представить, что принцесса, святая мученица, сейчас поднялась на небеса, и там ее приняли как святую. Она стала теперь святой.

Привратника мои слова почему-то совсем не обрадовали, и он посмотрел так же недоуменно, как тот человек, что в страхе бежал от меня. Наверно, трудно было понять меня, во рту пересохло, я едва ворочал языком. Я пытался объяснить, что целый день и целую ночь скакал из Бауэкса и теперь страшно устал, проголодался и умираю от жажды. Он долго ничего не понимал, потом взял меня под руку и повел к столу. Я выпил залпом кружку пива и знаками попросил еще. Пока он ходил за пивом, я торопливо и жадно начал есть. Вторую кружку я осушил мгновенно. Все вокруг меня начало ходить ходуном, все встало вверх ногами; я поспешно лег на скамью и увидел, как слуги брали со стола и ставили на потолок блюда и чаши. Скамья, на которой я лежал, изо всех сил старалась перевернуться. Хотелось спать, но было страшно, что скамья вырвется из-под меня и отправится на потолок. Чтобы этого не случилось, я начал петь. Наконец, я заснул и долго спал, пока кто-то не стал отчаянно трясти меня.