— Если брак Ролло и Гислы не сопровождался физической близостью, то такой брак считается недействительным, а женитьба ненастоящей. И разве не это волновало короля? А что мешает мне отправить послов к королю Карлу и сказать, что я знаю точный ответ на его вопрос?
Дева Мария! И я восхищался умом и мудростью этой женщины! Но я не спешил с ответом. Я хотел, чтобы она сама поняла, обрадует ли она Ролло таким поступком.
— Уясни себе, в этом случае расторгается не только брак с принцессой, но и договор Ролло с королем. Карл забирает Гислу в Лион, и Нормандию он тоже забирает обратно, Ролло едет в Бауэкс, а ты становишься его законной женой. Так? Как можно избавиться от жены, если приедут врачи и установят, что Гисла перестала быть девственницей?
Обо всем этом Пола не подумала, и, когда я объяснил, расстроенно вздохнула.
— Обездоленный, обманутый Ролло! А я так круто обошлась с ним!
Как быстро скачут у нее мысли. Я пытался внушить ей: совсем не надо так сильно ненавидеть Гислу. Но не сумел.
— Что ж, тогда остаются два выхода: либо я рассказываю Ролло обо всем, что узнала от тебя, либо ты сам придумываешь, каким образом можно избавиться от Гислы. И побыстрее. Нельзя терять времени.
У меня сердце ушло в пятки. Интересно, какой выход имеет в виду эта одержимая женщина? В любом случае ничего хорошего мне ждать не приходится. Возможно, меня постигнет участь Дионисия. Последнее почему-то меня пугало больше, чем опасность остаться без головы. Пола подошла ко мне и потрясла, словно хотела пробудить ото сна, заставить посмотреть на нее. Глаза ее горели опасным огнем, она крепко сжала мою руку.
— Если ты сумеешь, получишь от меня тот подарок, о котором мечтаешь.
Щеки мои пылали. В смятении и страхе, близком к ужасу я подумал: «Все ясно, в нее вселился дьявол. Дьявол говорит ее устами». Я похолодел и не мог произнести ничего, кроме тех слов, которые неожиданно вырвались:
— Пойди прочь, сатана!..
Снова начались мои занятия с Вильгельмом. Он, наверно, замечал, как я встревожен, в каком смятении пребываю, но больше не задавал невыносимо трудных вопросов. Мы были дружны по-прежнему. Я учился вместе с ним. Никогда бы не мог представить, что у ребенка могут возникать такие глубокие мысли и что он способен разбираться в сложнейших богословских проблемах. Мы также занимались датским, на котором изъяснялись многие жители северных стран. Однако на разных островах бытовали разные диалекты. Вильгельм обратил внимание, что я говорю несколько по-иному, чем его отец, а Ботто как-то отлично от нас обоих. Я объяснил: то же самое происходит с французским языком. В Руане говорят не так, как в Провансе, и так далее. Вильгельм иногда оставался в доме Ботто. Ролло хотел, чтобы сын свободно владел датским, языком его народа. Впрочем, в Бауэксе почти все говорили по-датски. Конечно, здесь жили и французы, но они уже успели привыкнуть к датскому. Лишь одна Пола постоянно говорила с детьми только по-французски. Она надеялась, что Вильгельм, рано или поздно, получит титул французского графа. Поэтому он должен знать язык и культуру Франции лучше своих подданных.
Король Карл III Простоватый не знал ничего, кроме алфавита, и с трудом мог написать несколько слов. Его королева-англичанка Фредеруне знала и того меньше. Она даже не научилась сносно говорить по-французски. А у всех графов была одна общая особенность: они не считали нужным учиться читать и писать, полагая, что для этого есть ученые слуги. Вильгельм не будет таким варваром. Когда он вырастет, никто не посмеет назвать его диким нормандцем. Никто не сможет смотреть на него сверху вниз, как на сына беженца и эмигранта, изгнанного из своей страны. Пола считала, что Вильгельму понадобиться учитель-француз, который сможет лучше, чем я, уроженец острова Готланд, передать ему сокровища французской культуры. Однако разговоры по поводу французского учителя прекратились, потому что Вильгельм под моим руководством делал большие успехи. Он рассказал матери, что родные дети Ботто имеют учителя, который знает гораздо меньше, чем я, несмотря на то, что родился во Франции. Наверное, так оно и было. Я ведь вынужден был учиться с самого детства и стремился как можно скорее и лучше овладеть французским языком.
Пола все время думала о Ролло и принцессе. Занятиями и воспитанием сына она интересовалась все меньше и меньше. От нее ничего хорошего ждать не приходилось. Она твердила, что если я не займусь Гислой, то она все возьмет в свои руки. Эта сильная, гордая и униженная обстоятельствами женщина могла совершить самые неожиданные поступки.
Я оказался в сложном положении. Мой дом загорелся со всех четырех углов сразу. Что делать? Освоиться в Руане, не вызывая подозрений, стать другом Гислы? Не выйдет. Она тут же припомнить нашу последнюю встречу. В прелестной головке Полы возникли бредовые замыслы, близкие к восточным идеям. Ничтоже сумняшеся, она могла бы приказать мне прискакать в апартаменты Гислы и придушить ее собственными руками. А потом скорбеть и сокрушаться, чтобы никак нельзя было связать гибель принцессы с моим именем и отвести от меня подозрения. Ужасно. Я совершенно не представлял, каким образом можно подступиться к этому опасному и деликатному делу.
Пола не могла помочь. Она предупредила меня:
— Чем меньше я знаю, тем лучше. Уменьшается риск.
Мне показалось, Пола боится, что я ее выдам, и я решил спросить напрямую.
— О нет! — отвечала она. — Просто я думаю: для тебя будет счастьем отдать за меня жизнь. В тебе я не сомневаюсь, ты не из тех, кто предает своих любимых.