Хёвдинг Нормандии. Эмма, королева двух королей - Страница 213

213

Поэтому правление Хардекнута началось хуже некуда: он был вынужден собирать дань — ни много ни мало двадцать одну тысячу фунтов. Она была как отголосок давних и страшных времен, когда платились «датские деньги», — с чем, казалось бы, покончено уже навеки!

Чтобы быстро собрать нужную сумму, Хардекнут перепрыгнул через всю административную цепочку, которую с таким трудом создал Кнут. Дружинникам ведь нужно было чем-то заниматься, не все же им пить с лондонскими шлюхами, и Хардекнут послал их по стране для сбора дани. Они и слушать ни о чем не желали, кроме сумм и ценностей, причитающихся с каждого города или деревни, и потому забирали их без лишних слов и особо не церемонясь. Обыкновенно говорили они только по-датски, отчего стычки с населением делались куда более жестокими. В Вустере жители просто-напросто убили проклятых сборщиков налогов.

Труднее всего было смириться с тем, что воины Кнютте предпочитали брать плату за год вперед, когда они состояли на службе не больше двух-трех месяцев. Но в этом Эмма была согласна с Хардекнутом: воины долго находились в состоянии готовности, и вопроса не могло быть о том, что она или Хардекнут не заплатят за это. Говоря по справедливости, Хардекнут должен собрать доходы за те пять лет, в течение которых он был лишен английского трона, имея на него законное право. И если теперь Англия опомнилась, это не повод для освобождения ее от расплаты за грехи, совершенные в прошлом!

К тому же и Эмме хотелось, чтобы ее страдания и мучения были вознаграждены. А жалобщикам следовало бы приехать в Винчестер и посмотреть, как он выглядит после правления Альфивы и Харальда. Она сама когда-то заказывала гобелены и другие произведения искусства и расплатилась за них из собственного кармана: все было расхищено. А кто вообще заплатит ей за все те потери, которые она понесла из-за глупого ареста на ее английское имущество?

* * *

Несмотря на сетования, Эмма была безумно рада вернуться обратно на Вульфсей и в свой любимый Винчестер. В Брюгге она плохо спала и испытывала постоянное беспокойство и тоску. Теперь она работала с радостью, пока не сваливалась в постель и не засыпала крепким сном. Скоро ее двор обретет прежний блеск!

Единственной печалью была тоска по Слейпниру. Его забили. Он был на самом деле стар и свое отслужил, но Эмма хотела бы, чтобы ее добрый товарищ мог бы спокойно стареть, только время от времени без особых усилий покрывая кобылу. При всех обстоятельствах — Слейпнир ее; никто другой, кроме нее, не должен был распоряжаться его жизнью или смертью.

После нескольких случаев пьянства сына в Брюгге Эмма решила попытаться сдержать дурные привычки Кнютте и заставить его вести более здоровый образ жизни. Но сын считал себя достаточно взрослым, чтобы распоряжаться своей жизнью, и не всегда открывал ей, что у него на уме. Она также не могла удержать его от того, чтобы есть и пить по четыре раза в день. Господи, неужели человек, который не занимается тяжелым физическим трудом, может себя хорошо чувствовать, если так много ест и пьет?

Если бы Эмма не была так занята в Вульфсее, она бы, наверное, попыталась удержать Кнютте от его первого скандального поступка в качестве короля на английской земле.

Кнютте взял своих людей из Уордроубского дворца и отправился в Вестминстер. Там он велел вытащить из гробницы тело короля Харальда и сбросить его в Темзу. То, что Кнютте в его святотатстве поддержали сам архиепископ Путток из Йорка и Годвин, было в глазах Эммы слабым оправданием. Без сомнения, Годвин пытался всеми возможными средствами искупить свой прежний обман Эммы и Хардекнута, а также свое участие в убийстве Альфреда. От Путтока она могла ждать всего, чего угодно, после того, что она видела во время его пребывания в Винчестере, но и в его случае речь шла лишь о том, чтобы быстро переметнуться на сторону нового короля и показать ему свою нужность.

Как и можно было ожидать, для лондонских датчан это было уже чересчур. Они воспротивились все как один и разыскали труп короля Харальда — его останки не должны, по крайней мере, стать кормом для рыб! Они отвезли труп на собственное кладбище датской колонии, в миле от стен Лондона, — то, которое потом стало называться Датским кладбищем святого Клемента.

Эмма долго и громогласно ругала Кнютте за такое злодеяние!

— Что это вдруг ты поддержала предателя и его прихвостней? — усмехался Кнютте. — Ты, может быть, сделала бы Альфиву своей лучшей подругой, если бы она осталась в Англии?

— Я бы с удовольствием пригвоздила Альфиву к позорному столбу, — ответила Эмма. — Я злюсь из-за того, что она ушла от наказания. Но я делала бы все по закону и обвинила бы ее перед Витаном. То, что ты наделал, не только противозаконно, но даже еще хуже, чем то, что твой отец сотворил с Ульфом, когда велел убить его в святом месте. Самое главное — это так чертовски глупо, что… да, я не могу понять, что Кнут и я могли зачать такого глупого сына. У меня не хватает слов.

— Хорошо, — язвительно усмехнулся он, — тогда тебе лучше помолчать. Я думал, что ты и вправду хотела отомстить за Альфреда.

Она выплеснула свое пиво ему в лицо и тут же вытерла его передником.

— Мой маленький Кнютте, — попросила она, — наша месть не должна обернуться против нас самих — ты, что, не понимаешь этого? Что нам за польза, если ублюдок Харальд станет мучеником и новым святым для датчан, что толку?

— Да уж ладно, — ответил он, пожав плечами, — что сделано, то сделано, и я тебя прощаю. Мы прибегнем к помощи «закона» и попытаемся внести ясность в то, кого еще, кроме Харальда и его проклятой матушки, следует повесить за злодеяние против моего сводного брата. Я поговорю с Йорвиком!

213