Теперь встал и Кнут. Поднялся на несколько ступенек вверх, чтобы оказаться на равной высоте с Торкелем.
— Это что же — угроза? Знай, если ты предпримешь свои путешествия без моего благословения, то потеряешь и свое звание ярла, и свои ленные владения — словом, все. А в Данию тебя тоже не пустят, так же, как и в Англию.
Из бороды Торкеля вновь вырвался свистящий смех.
— Нагим вышел я из чрева матери моей, наг и возвращусь… Да, так говорит божий человек Иов — не знаю точно, что он при этом думал, но, кажется, он прав. Я добавлю лишь — «Аминь», то есть «Да будет так»!
— Но на этот раз не укради сорок кораблей, — предупредил король.
— Нет, но девять кораблей мои собственные, — тяжело ответил Торкель, — это засвидетельствовано королевским письмом — от тебя. Если ты, конечно, не отбираешь подарки?
— Так что ты не очень-то нагой, — ухмыльнулся король. — Но о какой-либо команде в этом письме ничего не говорится.
— Знаю. Найду добровольцев. Возможно, не из тех, кто сам помнит Йомсборг, но они всегда слышали рассказы об этом у очага зимними вечерами.
Торкель Высокий сухо поклонился королю Кнуту и оставил Вестминстер. Солнце зашло за тучу, и от реки потянуло холодом.
Да-да, так вот закончилась его жизнь? От вершин власти, от чести быть правой рукой Кнута до…
— Забери с собой Эдгит, когда уедешь! — крикнул король ему вдогонку. — Я не хочу терпеть ее больше в стране.
Не слишком ли он стар, чтобы вернуться к жизни морского предводителя? Может, стоит смириться, а потом сидеть себе спокойно в одном из своих поместий в Восточной Англии. И вообще, разве не стоит ему подумать о малыше Харальде?
Никому не избежать своей судьбы. Его судьбу решили один убитый им архиепископ и одна несчастная королева! Он искупил свою вину за убийство епископа Эльфеа тем, что остался служить Этельреду, но эта его повинная смешалась со страстью к Эмме — страстью, поработившей его, не оставившей возможности защититься. Если бы хоть он попытался это сделать! Но в ее огне он сгорел, как соломинка. И невыразимой болью было осознавать, что именно он — причина ее страданий.
Случившееся с ним самим уравнивало их. Никто не избежал своей судьбы. Это было столь определенно, что Торкель Высокий должен подобно Иову вернуться нагим — куда бы ему не пришлось сейчас возвращаться.
Не о чем было сожалеть, нечего больше желать, кроме того, что ему хотелось сдать Эдгит обратно королю Кнуту. Как снег на голову, свалилась на него эта женитьба, и ему не легко будет жить с этой женщиной в будущем, особенно в изгнании. Единственное, на что он надеялся, — что судьба уже до конца намотала свою пряжу на его веретено.
У него оставалось одно лишь желание: попрощаться с Эммой. Но возможно, он слишком многого хочет от своей судьбы?..
Весть о том, что Торкель покинул Англию, повергла Эмму в смятение. По сути это было изгнанием. Жена и ребенок должны были разделить участь Торкеля.
Эмма считала, что во всем виновата она сама. Не домогалась бы она Торкеля в ту ночь в Уордроубском дворце, он так бы и оставался в чести как первейший в Англии господин после короля. Не захоти ее злое сердце отомстить Эдгит, она бы прислушалась к предостережениям Торкеля и собственной совести.
Она тут же помчалась к аббату Эльфсиге и излила перед ним свою боль и раскаяние.
Мало чем мог он утешить ее. Большей частью он соглашался с ней и даже имел дерзость утверждать, мол, она еще легко отделалась — пока что.
— Не будь твой супруг Кнут так благочестив, он запросто мог бы обвинить тебя в двойном прелюбодеянии. И Церкви ничего не оставалось бы, как наказать тебя за это. Ты ведь знаешь, что говорит закон о таком деле?
Она молча кивнула. Точно она не знала, но ей казалось, она слышала, что признанную виновной женщину должны закопать заживо. И поэтому она не хотела ничего больше знать. В таком случае, и с Торкелем может произойти худшее, чем высылка из страны, если только судьба может быть еще более жестокой?
— Отче, что мне делать? — жалобно спросила она.
— Это вопрос блудного сына, — ответил он, довольный. — После него тому пропащему тут же была дарована возможность быть найденным и прощенным. Хотя и не то чтобы немедленно.
Эльфсиге принялся перечислять покаяния, обедни и добрые деяния, которые Эмме следовало бы совершить и оплатить, пока у той не закружилась ее бедная голова. Ей, видно, придется расспросить Эдит кое о чем. Ее явно обуял бес противоречия, таки подмывая спросить, а почему же Церковь не преследует всех заблудших мужчин столь же яростно, как «падших» женщин. Но она решительно усмирила этого беса и предалась покаянию.
Эмма оплачивала обедни для всякого сброда, покупала святые реликвии первому попавшемуся аббату, стоило тому поклянчить, она скрупулезно отделяла десятую часть всего, что приобретала, и даже больше, и жертвовала церкви. Она создала дом для несчастных девушек прямо посреди Винчестера, на одном из самых богатых участков. Она строго постилась и долгое время придерживалась запрета святого Бенедикта не есть мяса четвероногих животных, не пила вина по пятницам и четко блюла остальные дни поста. Она, как ястреб, налетала на своих слуг, когда те поминали всуе Божье имя, ходила к ранней обедне с урчащим с голоду животом и делилась одеждой и едой с бедняками на Биллингсгейт.
Она вымаливала прощения и примирения у Кнута и пыталась угодить ему во всем, но только не тогда, когда считала, что он заблуждается в делах религии. Естественно, он довольно быстро посчитал, что благочестие Эммы зашло слишком далеко и вновь стал мечтать о «ветхой» Эмме, хотя и заявил, что хотел бы в дальнейшем избежать новых рогов.