Хёвдинг Нормандии. Эмма, королева двух королей - Страница 123

123

Король стоял под ледяным дождем, держась за мачту. По всей видимости, его миновал позор тошноты, и он обращался к Англии, исчезающей из виду:

— Все они предали его и разбежались.

* * *

На севере страны, возле датского лагеря в Гейнсборо, расхаживал юноша восемнадцати лет и скучал. Его звали Кнут, и он был вторым сыном датского конунга Свейна.

Радостно взошел он на борт отцовского корабля, отправляясь на покорение Англии. Наконец-то он сможет использовать меч и лук со стрелами. Наконец-то он испробует свои силы и покажет свою боевую выучку, полученную им сперва от Торкеля Высокого, а затем и самого отца. Ему недоставало Торкеля, хотя прошло уже много лет с тех пор, как Торкель отправился в Англию. Кнут надеялся встретить его здесь, но…

Ему не пришлось извлекать меч из ножен ни разу. Не выпустить ни одной стрелы, только если на охоте или играючи. Унизительно быстро склонили перед его отцом свои головы англичане и живущие здесь датчане. А потом, когда должно было начаться кое-что поинтереснее, отец приказал ему оставаться здесь и сторожить лагерь возле Гейнсборо: Кнут не поехал вместе с отцом на юг.

Охранять лагерь было неинтересно. Какая скука следить за кучей заложников! Король Свейн требовал их от каждого города или местности. Прежде чем отправился в Оксфорд, он строго приказал Кнуту, чтобы ни один заложник не убежал или не умер. Убежать? Этих мужчин и женщин в лагере добрая сотня, и они должны иметь крышу над головой и еду в желудке: как, Господи помилуй, он может нести ответственность за того из них, кто сбежит или откупится у стражи? Или умрет!?

Нет, он правильно понял наставление отца: ему надо следить за тем, чтобы между заложниками не возникало никаких драк, которые могли бы привести к убийству. Если же кто-то умрет естественной смертью, то воины всегда смогут подтвердить, что так оно и было. Но и за этим уследить не так-то легко, ведь людей согнали в одну толпу, и многие из них ненавидели друг друга, к тому же в лагере находились и женщины. Конечно, мужчины были безоружны, но у них оставались кулаки, и они могли лягаться.

Так и ходил он, и пересчитывал вместе с писцом этих проклятых заложников по два раза в день. Принимал жалобы и выслушивал ругательства. Чаще всего это были, разумеется, мужчины и женщины знатного происхождения, и никакие не рабы. И они невероятно устали сидеть заложниками — постоянно бранили скверную пищу и скверный ночлег. Но разве сам он лучше жил и питался?

Иногда он обнаруживал, что число заложников растет: одна женщина родила ребенка, прямо в этом убогом лагере. Не оставалось ничего другого, как попытаться уговорить тот город, откуда она была родом, отдать вместо роженицы другого заложника, — в противном случае все равно пришлось ее отпустить.

Кнут расхаживал вокруг реки Трент и проклинал свою судьбу. Он сбивал мечом камыш и кипрей, сражаясь с воображаемым врагом и сердясь на отца. Пригодится ли ему оружие в Англии для чего-нибудь другого?

Сегодня с юга ждали новых «гостей», спрашивается, сколько же еще пришлет их отец? И как они управятся зимой? Хотя тогда, пожалуй, заложники уже не понадобятся, если только Англия сдастся датчанам. На дороге поднялась пыль: это были всадники с юга. Кнут понял, что везут новых заложников, и побежал назад к лагерю, убрав меч в ножны и подзывая к себе писца.

Имена заложников, сведения о том, откуда они прибыли, куда их поместят на ночлег: он должен был все это отмечать. Женщин, к счастью, было не так много, но их следовало разместить особо — если только они не являлись чьими-то женами, как они утверждали. В последнем случае Кнут не отвечал за их целомудрие: они сами должны были позаботиться о себе.

— Имя?

Он так пристально следил за усердствующим писцом, что изумился, когда услышал женский голос, отвечающий ему:

— Альфива, дочь Альфельма, ярла Нортгемптона.

Он быстро окинул взглядом ее лицо, затем снова — и уже не отрывал от нее глаз. Она отвечала по-датски, очень чисто, и ее голос напомнил ему пение кукушек и жаворонков дома, в Роскилле, а лицо ее заставило подумать о лесных феях или лесовичках, о которых он слышал. Ее нельзя было назвать красивой, но на кого же она так похожа?

Лицо перед ним дразнило вызывающей улыбкой. Он понял, что уставился на нее, вроде раба в бане, и поспешил перекинуться словечком с писцом. Чтобы потянуть время, он попросил ее еще раз повторить, что она сказала и что уже было записано писцом. Ярл — это ее отец, так. Он уже усвоил, что на эти титулы здесь, в Данелаге, не следует обращать особого внимания. Но Альфива была одета лучше многих и даже прихватила с собой в лагерь украшения. Так что вполне вероятно, что ее отец был по крайней мере знатным и состоятельным господином в… как называется город?

Глядя то в записи писца, то на девушку, он заметил, что она хорошо сложена, почти одного роста с ним, хотя он не считался особенно высоким. И наконец он понял, на кого она похожа: на косулю!

Конечно, это было неправдой, и все же. Глаза? Да. Улыбающиеся пухлые губы, волевой подбородок, который она выставила вперед. Казалось, она может повести ушами, и когда он подумал об этом, то сам рассмеялся.

— Следуй пока вот за ним, — сказал он неопределенно, — я потом решу, где ты проведешь эту ночь.

Кнут указал на слугу, и тот сразу же смекнул: он должен отвести девушку к Кнуту…

Пока Кнут допрашивал следующего заложника, он провожал девушку долгим взглядом, уже зная, что хочет именно ее. Косуля или нет, все равно: ее губы напоминали августовскую грушу или… да, что-то сочное, освежающее, утоляющее жажду.

123