Хёвдинг Нормандии. Эмма, королева двух королей - Страница 116

116

— Так что не думай, что я каждое утро восхваляю Господа за то, что стала монахиней! Мое жесткое сердце с трудом смиряется. Кроме того, у меня есть свое бремя и свои грехи, о которых я не буду говорить. Худшее в том, что я постоянно спрашиваю, вроде змия в раю: «Подлинно ли сказал Бог?»

Эмма угадывала в сказанном и свою собственную мятежную душу. После этого разговора обе они еще больше сблизились друг с другом.

И Эдит даже не ужаснулась, когда Эмма поведала ей о скандинавских богах и своем влечении к тому или иному в древних верованиях.

Было воскресенье, четвертое после Пасхи. Эмма искупалась в своем пруду и оделась, чтобы пораньше прийти к мессе в собор Олд-Минстера. Они договорились с Эдит пойти туда вместе. Эдит предложила зайти за королевой, но Эмма сочла это излишним — она могла встретиться с Эдит по дороге в собор.

Когда же Эмма пришла, то Эдит не была одета, как полагалось для церкви.

— Разве мы не пойдем к обедне? — изумилась Эмма.

Эдит смущенно отвела глаза в сторону.

— Хоть я и невеста Христова, это не мешает мне одну неделю в месяц быть женщиной, — сурово ответила она.

Эмма не поняла, какое это имеет отношение к церкви. Тогда Эдит взяла стопку исписанных листков и указала на одну страницу. Запись была сделана по-латыни, но столь небрежна, что Эмма поняла: это не рука Эдит. Она едва смогла разобрать написанное: «Mulieres menstruo tempore non intret in ecclesiam, neque communicet.» Она с удивлением посмотрела на свою подругу.

— Это правда, что женщины во время месячных не могут присутствовать в церкви и принимать тело Господне? И если ты совершишь это, то должна будешь в наказание поститься три дня?

Эдит с горечью кивнула.

— Меня удивляет, что ты никогда не слышала об этом, ибо это касается и тебя тоже, госпожа Эмма. Но у тебя не было своего духовника, и ты, наверное, можешь этому радоваться. Такое правило, может быть, существует только для монахинь, хотя в тексте говорится и о мирянах тоже…

Эмма была в замешательстве. Конечно, она знала, что считалась «нечистой» некоторое время после родов, и потребовались некоторые ритуалы, чтобы она очистилась и снова смогла посещать церковь. Но такого она не помнила со времен Руана.

— Где ты достала эти записи?

— У исповедника в Нью-Минстере… Я усыпила его бдительность, пообещав ему взамен красивый псалтирь с картинками. Эти записи называются пенитенциальными и используются исповедниками, чтобы те могли легче решить, какое наказание следует наложить на кающегося грешника.

Эмма устроилась на полу, в позе портного, и продолжала листать дальше, с трудом разбирая написанное.

— И ты впервые из этих записей узнала, что ты…

— Конечно нет! — отрезала Эдит. — Я не настолько дотошна, чтобы признаваться в таких мелочах, но в монастыре все про всех знают. И если какая-нибудь сестра «забудется» и пойдет во время месячных на службу, то всегда отыщется кто-то и насплетничает матушке Сигрид. Я жила в монастыре и поэтому твердо держусь этих правил — хотя я и единственная монахиня здесь.

После вспышки Эдит успокоилась. Она села рядом с Эммой на полу и начала объяснять. Эта «покаянная книга», как говорят, начата при папе Григории, именуемом Третьим, в восьмом веке. Но составлялась она в течение многих лет различными лицами, причем вряд ли они были папами. Эдит считала, что у пап не было столько времени и сил, чтобы еще пускаться в такие непристойные фантазии…

— Что ты скажешь о пункте 107?

Теперь засмеялась Эдит, прочитав:

— «Si viro cum suo muliere retro licet in tergo nubere, penitere debet quomodo animalis». В свободном переводе это значит: «если муж имеет свою жену сзади, он должен понести наказание, как если бы он совокуплялся с животным». Не глупее и продолжение: «если муж ложится с женой, когда у нее месячные, то это будет стоить ему сорока дней воздержания». Нет, наверное, я слишком наивна: это, конечно же, женщина, которая всегда расплачивается.

— Не всегда, — сказала Эмма и показала на другое место:

— «Если он совершит блуд со своей сестрой, то будет наказан на пятнадцать лет, кроме… кроме воскресений».

— Так вот, по поводу воскресений, — вставила Эдит, — ты знаешь, что в этот день тебе и королю запрещается спать вместе? Если же вы делаете это, то вам предстоит провести четыре дня на хлебе и воде.

Эмма пыталась вспомнить: определенно, Этельред избегал ее по субботним вечерам, хотя никогда и не объяснял причины.

Эдит вчиталась внимательнее в описание блуда с собственной сестрой и добавила:

— Вполне справедливо, что кровосмешение сурово наказывается.

Но я думаю, что речь здесь идет о том случае, когда мужчина — монах, а женщина — монахиня! Нет, — она откашлялась и передернула плечами, — так дальше сидеть невозможно, иначе тело совсем занемеет. Идем за стол, там читать будет легче.

Угрюмость Эдит будто ветром сдуло. Она листала странички, читала, переводила, когда Эмма не могла понять, и делала к ним резкие, но здравые комментарии. Ясно, говорила она, что приобрела эти записи не для того, чтобы и дальше умерщвлять свою похотливую плоть; нет, она хотела узнать, откуда исповедники получили все эти детально описанные списки грехов. Казалось, нет такого греха, который бы не был известен духовному отцу. Иногда они знали даже такие грехи, которые бедный грешник и представить-то себе не мог…

Эмма думала, что она, вероятно, находилась в привилегированном положении. Епископ Эльфеа был ее единственным исповедником здесь, в Англии, и он редко задавал ей пикантные вопросы. Может, иногда он и делал это, но она не понимала, что он имел в виду. Она вспомнила, как он временами лишь вздыхал и продолжал дальше, если она переспрашивала, о чем идет речь. Да, она была ребенком в порочных упражнениях! И странным образом эта мысль ее дразнила.

116