Хёвдинг Нормандии. Эмма, королева двух королей - Страница 106

106

Теперь, когда долг окончательно собран и передан викингам, у Этельреда нет больше причин добровольно отказываться от престола. Но можно ли положиться на этого Торкеля? Обмен деньгами, сокровищами и документами происходил со всей серьезностью, сопровождаясь ревностным целованием креста и мощей святых.

Любопытно было наблюдать за этими разбойниками, выказывающими такое благочестие, — ведь за это зрелище, пожалуй, уплачено около пятидесяти тысяч фунтов! Эмма полагала, что Пасхальная неделя должна бы использоваться на что-то лучшее, нежели на подсчет монет и взвешивание золота и серебра, оценку стоимости мехов и кож. Подчас между англичанами и датчанами вспыхивала ссора по поводу отдельных предметов. Но в итоге длинный Торкель возвышал свой голос и решал, что будет так-то и так-то.

И вот приспел последний день Пасхальной недели, и гости собрались на этот пышный пир, в подтверждение того, что все обиды остались в прошлом. Обе стороны изрядно напились, и их уже волновало все меньше и меньше, откуда взялись подарки и что у кого украдено. Неужели назавтра викинги вспомнят, что обещали убраться из Англии?..

Эмма выглянула во двор. Там веселилась свита. Наверное, датчане под Гринвичем празднуют не меньше. Может, они приносят и кровавые жертвы? Эмма сомневалась в действенности крещения, будто бы совершавшегося в Темзе, уж не говоря о том, что вода в реке вряд ли была чистой поблизости от неряшливого Лондона. Но ее почитаемый архиепископ Эльфеа, как рассказывали, проявил большой дар убеждения в плену и трудился в Гринвиче как сущий Иоанн Креститель.

— Прошу прощения, если я помешал королеве.

Она быстро обернулась. Это был Торкель Высокий. Эмма забыла, что ей следовало бы встречать его сидящей. «Враг, враг!», — думала она, вглядываясь в точеные черты лица и чарующую улыбку. Его плащ был богато украшен золотом и драгоценными камнями, не уступая королевскому. Где это он украл такой плащ?

— Я думала об архиепископе, — ответила она. — Он мой добрый друг, и я огорчена, что он до сих пор находится в неволе.

— Архиепископа выпустят на свободу сегодня же, — сказал Торкель, — как только мы вернемся в лагерь. Но может быть, на то воля Божия, что он находится, как вы выразились, в «неволе», королева Эмма. Ибо я не думаю, чтобы кто-то другой обратил ко Христу столько язычников, начиная с первого дня Троицы. Пожалуй, даже сам святой Петр не окрестил столько народу.

— То, что Эльфеа крестит действительно многих, — это я слышала, но вот обратил ли он их в истинную веру?

Торкель Высокий прищурился и рассмеялся.

— Королева Эмма считает, что крещение не действует на датчан?

— Почему же, я сама, как известно, датчанка. Но что-то незаметно, чтобы христианство сделало кого-нибудь из них мягче нравом. Возможно, я еретичка, раз я думаю, что крещение недействительно, если оно не ведет к духовному преображению. Лучше уж добрый и честный язычник, приносящий жертвы Одину или Фрейру, чем лукавящий душой христианин. Вот удача, что мы говорим по-датски, потому что так епископ Лондонский не поймет нашего разговора. Видите, он пытается подслушивать…

Торкель Высокий покосился через плечо, и епископ Эльфхун резко отвернулся, да так, что выплеснул вино себе на облачение.

— Позвольте мне смиренно согласиться с вами, королева, но для меня лично значило очень много, что архиепископ встретился на моем пути. Я и раньше считал себя христианином и лишь допустил, чтобы об этом оповестили остальных — по причинам, которыми я сейчас не буду вас утомлять. Епископ Эльфеа за эти месяцы научил меня многому, чего я не знал прежде. Да, я могу утверждать, что он обратил меня и что он первый научил меня постигать Христа. Так что мое крещение стало настоящим. Даже если в тягость, когда воин со шрамами целую неделю ходит в белой сорочке и вызывает смех у своих парней! Но вскоре многие из них последовали моему примеру и стали столь же усердно внимать словам Эльфеа, как и я.

— Это было как роды, не правда ли? — засмеялась Эмма. — Сначала видна лишь голова, а затем появляется и все остальное.

Торкель Высокий, казалось, не оценил ее шутливого настроения в столь серьезном вопросе. Она была уже готова извиниться, но он промолвил:

— На самом деле я заговорил с вами, королева Эмма, не ради теологических диспутов. Я пожелал поднять чашу за вашу красоту. Многие хвалили ее, но я всегда думал, что они преувеличивают. Теперь же я понял, что им, скорее, не хватало нужных слов.

Она тоже подняла свой кубок, и оба торжественно выпили. Она не имела ни малейшего понятия о том, что в нем было, ноги ее подогнулись, и ей захотелось сесть.

— Король не понимает по-датски, — сказала она, допив до дна, — и это прекрасно, потому что он чрезвычайно ревнив, хотя и не очень-то ценит мою, как вы сказали, красоту. Так что ваши слова меня порадовали.

Они радовали ее больше, чем она могла бы признаться в этом. Вот уже десять лет она была королевой Англии. Она родила троих детей и, казалось, была очень несчастна. С точки зрения других, разумеется, это было не так. Но она частенько смотрела на себя в зеркало и думала: красота моя напрасна, и я старюсь без радости. Этельред знай себе спит со всякой, кто допустит его до себя. Скоро, наверное, моя очередь…

Эмма отвлеклась от своих мыслей и взглянула на статного датчанина.

— Теперь твои люди покинут Англию, как было обещано? Уплывут домой?

— Не все они «мои», но вожди их торжественно поклялись оставить эту страну. Возможно, не все так спешат домой, ибо не всех их там ждут с радостью.

106